— То, что я идиот, вовсе не означает, что другие — такие же!

— Я просто не была готова к инспекции, — упрямо продолжила темная, — и от неожиданности слегка перенервничала. В следующий раз…

— В следующий раз?! Какой к черту следующий раз? Я больше не приму ни капли, и если для этого мне понадобиться проверять все, что я тащу в рот, я буду проверять все — понятно?

Меня распирало. И я снова орал на нее, и снова не знал, почему — потому что зол или потому что испугался.

— Неужели ты думаешь, что если бы Камилла могла безнаказанно отпаивать меня темномагическим зельем, она бы этого не сделала? И не говори мне про сговор с ней, я знаю свою сестру. И знаю, что она ни за что не попросила бы тебя о подобном. Она не отправила бы тебя на смертную казнь.

Лиза все также сжимала пальцы и все так же смотрела на меня с бесящим каменным выражением лица.

— А если бы мне приспичило завтра сдать анализы, а? Что целители нашли бы в моей крови? Ну?

— Да ты никогда…

— Что?

Лиза молчала. Ясное дело — что. И да, я никогда не бегал по целителям, я бегал от них. И да, анализы у меня берет только Камилла, а она ни за что не сдала бы ту, которая пытается с риском для жизни помочь ее брату. И да, я заметил эту чертову чашку только потому, что за почти два месяца жизни бок о бок, целый день, каждый день, выучил эту девицу и ее реакции как облупленную.

Но…

— И что бы они после этого сделали? Ну? Со мной? И с тобой? Ты хочешь свободы, Лиза? Отпустить тебя? «Простить», — я передернул плечами и произнес это слово со всем доступным мне ядом, — тебя? Интересные у тебя способы доказать окружающим свою безопасность для общества.

— Хватит уже, — она резко поднялась. — Я поступила так, как считала нужным.

— Нужным для кого? — рявкнул я.

— Для себя! — неожиданно яростно огрызнулась темная. — Ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, это так просто — смотреть, как ты загибаешься от того, к чему я приложила руку?! Жить с тобой, спать с тобой и знать, что однажды, очередной кризис может пойти по худшему сценарию, и ты полностью лишишься магии — или умрешь. Откуда тебе знать, каково это? Все те, кому ты навредил, уже в могилах, и не маячат перед тобой, разрывая душу на части!

— Так может мне лучше поскорее сдохнуть, чтобы твоей совести полегчало? — зло рыкнул я.

Лиза вспыхнула, закусила губу, выпалила «Да катись ты к Дьяволу, Тернер» и вылетела из кухни. Удаляющийся топот каблуков отбил барабанную дробь по лестнице, громко хлопнула дверь, и я стиснул кулаки, прикрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание. Не получалось. Бешенство кипело, бурлило в крови, требовало догнать, встряхнуть, наорать еще, чтобы наверняка дошло.

Злосчастная чашка попалась на глаза, я схватил ее и со всей дури шандарахнул о кафельный пол. Грохот и звон осколков прозвучал музыкой.

Лиза

Рыдания душили. Я заталкивала их внутрь, глубоко-глубоко, чтобы ни звука не сорвалось с губ, и от этого почти не могла дышать. Только жадно, беззвучно хватала воздух и старалась не шмыгать заложенным намертво носом. Со слезами было проще — я их не удерживала, они катились по щекам, капали с носа, с подбородка на грудь, на рабочий стол в том самом углу мансарды.

Влетев к себе в комнату, я окинула взглядом каморку, все еще хранящую следы присутствия инспекторши, и поняла, что не могу там находиться. Как влетела, так и вылетела, и поднялась на чердак, где теперь озлобленно и упоенно отдраивала старое дерево от следов своей идиотской деятельности. Ну и пыталась не реветь. Дерево не опиралось, не реветь — не получалось. Все шло не так. Что со мной происходит вообще? Куда подевалась хладнокровная невозмутимая ведьма, изворотливая, как черт, и равнодушная ко всему, кроме дела и обожаемой магии? Где ты, Джесси Тихий Омут? Во что ты превратилась?

Жалкое зрелище.

Я все продумала, когда бралась за это зелье. Я все учла. Я хладнокровно взвесила все «за» и «против». Я прекрасно отдавала себе отчет о рисках. И ведь я не ошиблась. Я действительно все просчитала, кроме одного — Мэтта. Чертова упрямого носорога, которого мне так отчаянно хотелось спасти. И я сорвалась, я сказала ему то, что он не должен был слышать. Дура. Надо было лепетать чушь про жажду получить прощение, быть полезной, да что угодно, но только не то, что думала на самом деле! Тернер в ту проклятую ночь кризиса пробрался мне в душу, засел там занозой, и пока я делала вид, что мне это совершенно не мешает, мерзкий осколок вошел еще глубже, да так глубоко, что, чтобы его вытащить, придется просто разворотить к чертям вообще все.

Я по Эзре не рыдала так, как сейчас, надраивая желтое дерево в темных разводах. Я плакала от бессилия. От безысходности. От окончательного понимания того, чем закончилась война. Травяная настойка и наперсток крови вместо того, чтобы облегчить страдания одного человека, теперь загонят в могилу другого. Мне остро хотелось вцепиться в браслеты зубами, содрать их пусть даже вместе с кожей, и сбежать, сбежать как можно дальше. Но вместо этого я стояла и елозила щеткой по дереву, и размазывала слезы по щекам тыльной стороной ладони.

Погруженная в собственные переживания, я услышала шаги, только когда под ними долго и пронзительно скрипнул старый чердачный пол. Я замерла на мгновение, сдерживая очередной всхлип, а потом принялась тереть еще ожесточеннее.

— Уходи. Я обещаю, что больше не полезу к тебе со своими идиотскими инициативами, — голос звучал прерывисто, но это можно было списать на физическую деятельность и запыхавшееся дыхание. — Я уберу здесь, и даже если дом перероют с магической лупой, никто не найдет следов темной деятельности. Можешь быть спокоен.

Шаги замерли, но назад не повернули. Я чистила, Мэтт молчал. Тишина становилась все более осязаемой, мне ужасно хотелось повернуться, швырнуть в него этой щеткой, как я сделала бы во время любой другой пустяковой ссоры, но я стиснула зубы и делала свое дело.

Мэтт продолжал молчать. И в какой-то момент я даже озадачилась, а тут ли он? Может, он уже, послушавшись меня, ушел, а я не заметила? Нафантазировала себе буравящий спину взгляд, и психую, тогда как носорог давно уже внизу и плевать хотел на опасную подопечную. Отложив щетку, я сполоснула руки в тазике с чистой водой, плеснула и на лицо, вытерлась и только тогда обернулась — не ушел.

Тернер сидел на огромном старом продавленном диване, и терпеливо дожидался пока я то ли закончу, то ли перебешусь. То ли перебешивался сам. Про диван этот я вообразила себе историю, будто кто-то так любил его, что не захотел расставаться, когда пришел срок, и вместо того, чтобы избавиться от рухляди, затащил ее в свое убежище на чердак. Где в тишине и одиночестве, можно было валяться на нем и купаться в запахе трав…

Мэтт не валялся, он сидел, по привычке вытянув ноги и откинув голову на потертую спинку. Судя по виду, о сказанном он не жалел. А жалел о том же, о чем и я — о том, как все закончилось. А еще я поняла, почему он молчал. По хмуро сдвинутым бровям и слегка озадаченному лицу — поняла. Он просто сам не знал, зачем пришел. Но пришел ведь. Не укатил из дома. Не отправился звонить своему Тому с ультиматумами — забирай свою темную или я сейчас тут ее придушу. Не занялся своими делами, махнув рукой на попытки достучаться. Нет. Пришел. И у меня от этого почему-то опять защипало глаза. Не дав только-только утихшим эмоциям снова расшататься, я решительно преодолела расстояние между нами.