Мансарда ветшающего дома была поделена на части и оборудована в идеальное рабочее место травника. Удобные открытые стеллажи возле окон, сейчас пустующие, но раньше, без сомнения, заставленные горшками и ящиками с растениями. Теперь горшки с ящиками были свалены неопрятной горой в углу, а сами стеллажи заросли пылью. На натянутых под крышей струнах, на длинных столах и крючках разного размера когда-то явно сушились травы — даже сейчас, спустя много лет кое-где сохранился мелкий сор от раскрошившихся стеблей и листьев, а характерный дух въелся в эти стены, кажется, навечно.

Мне здесь нравилось.

Вздохнув, я подняла фонарь выше и прошла через всю мансарду — там, у самой дальней стены, у хозяев этого дома было отгорожено место под домашнюю лабораторию. Рабочие столы со множеством ящиков внизу. Полки и шкафы, заполненные лабораторной посудой. Весы и мерные емкости, ножи и ступки, медь, латунь и бронза — все так и хранилось здесь, под замком. Ключ от которого носорог отдал на общей связке, еще в первые дни нашего совместного существования. Аккуратно закрыв за собой дверь, я не стала включать свет, а только пристроила свою лампу повыше, на один из шкафов. Размяла пальцы привычным движение, досадливо одернула мешающий браслет…

Ну-с, приступим!

Я пряталась от Мэтта в его же собственном кабинете — и попутно наводила порядок в бумагах. За последнюю неделю носорогу явно стало лучше — и это выражалось в числе прочего и в том, что он начал на меня орать. Как правило, у этого ора были какие-то весомые причины, потому я смотрела на подобное сквозь пальцы — вернее сказать, «слушала сквозь беруши».

В самый первый раз это случилось, когда я случайно уронила на него доску. Мы убирали в бывшей библиотеке — я, как более легкая и маневренная, забралась по стремянке чуть ли не под самый потолок, а Мэтт выполнял роль грубой физической силы и удерживал равновесие. Доска, кем-то оставленная на библиотечных шкафах в незапамятные времена, мне жутко мешала, я постоянно передвигала ее с места на место и в итоге случайно столкнула вниз. Да, я была виновата. Да, я тоже была согласна со всем, что светлый мне сказал (а сказал он много, не стесняясь в выражениях и вовсю используя богатый лексикон). Да, я…Минут через пять я устала извиняться и слушать и вдоволь отвела душу, вывалив кучу встречных претензий, упреков и обвинений — а потом ушла, хлопнув дверью, чтобы нареветься у себя в спальне — всё же, я очень за него, дурака толстошкурого, испугалась. Там он меня и нашел, зареванную и злую, когда пришел извиняться через полчаса. Извинения с утешениями закончились полным примирением и разоренной постелью — а также сладкой усталостью во всех мышцах и красноватыми потертостями от Мэттовской щетины на самых нежных местах.

Через пару дней после первого скандала на столицу обрушился циклон — и принес с собой обильные ливневые дожди. Обветшавшей крыше такое изобилие удержать оказалось не по силам. Капающая на голову вода и обвалившаяся штукатурка сами по себе никому не добавляют радости жизни, а я еще и перепугалась за сохранность лаборатории. Мне повезло, и ветер, задувавший в этот раз с юго-запада, пощадил мои сокровища, но ждать такой удачи от будущего было бы глупо. Потому, как только носорог отбыл по своим таинственным делам, я без малейших колебаний залезла в его кабинет и вскрыла единственный запирающийся на замок ящик. Убедившись, что интуиция меня не подвела, а также что светлые ветераны прошедшей войны отнюдь не бедствуют, государственной щедростью, я, не считаясь с последствиями, вызвала на дом контору, предоставляющую услуги магов-строителей. Крышу они перекрыли в один день, а заодно поправили окна и заделали обвалившиеся потолки, сделав носорога беднее на внушительную сумму денег — а меня беднее на энное количество нервных клеток.

Господа строительные маги, светлые до нимбов над головами, условно-освобожденную темную узнали и разговаривали со мной исключительно через губу, смотрели с презрением, просьбы и пожелания учитывали со скрипом и вообще, всячески стремились дать мне понять, где мое место. Я их мнение о своей омерзительной персоне видала там же, где и остальные мнения непрошеных доброжелателей, но необходимость с боем добиваться того, что я должна получить за свои же — ладно, носорожьи! — деньги ужасно злила. Худо-бедно спасало имя носорога. Его хватило примерно до обеда, а к обеду явился он сам собственной персоной, и под ледяным взглядом светлого героя дело пошло бодрее. Строители выполнили заказанные работы, убрали за собой мусор, получили расчет и свалили подобру-поздорову. Я бы с удовольствием последовала их примеру — но увы, судебная система милой родины не оставила мне такой возможности.

Светлый схватил меня за локоть и затащил в дом, а там…Боже, как он орал! Ах, как билась жилка на виске! Как сжимались руки! В целом, состояние больного мне нравилось, и динамика выглядела очень приятно — за последнее время Тернер ощутимо ожил. Если раньше он мои провокации игнорировал, то теперь выдавал здоровую реакцию мужского организма на раздражитель.

Я умилялась и испытывала желание сделать еще что-нибудь. Хотя, возможно, влезать в его деньги было все же перебором, — подумала я, пятясь к кабинету, когда Мэтт медленно и угрожающе двинулся в мою сторону, поняв, что раскаяния от меня не дождется. Странное дело, но вид надвигающегося на меня, взбешенного Мэтта будил во мне совсем не те чувства, которых, совершенно очевидно, ожидал от меня светлый. Осторожно отступая в сторону кабинета, я думала не о том, что этот мужчина может запросто свернуть мне шею, и ему за это, по большому счету, ничего не будет. О нет, я думала совсем о другом! Светлый рывком бросился ко мне, и я лишь в последний момент успела юркнуть в кабинет, и щелчок замка совпал со звуком удара по двери. Светлый, кажется, приложился к ней от души.

Я сползла спиной по стене. Прижала ладони к лицу. Дура ты, Лизка. Ду-у-ура!

Щеки горели, ноги дрожали, а сердце колотилось как сумасшедшее. И виной тому был совсем не страх. Светлый еще раз грохнул кулаком по двери. Если выломает — я его убью, и чинить эту дверь он будет сам, без всяких плотников. Немного подумав, я озвучила эту мысль — всё же, надежные старинные замки изрядно придали слабой девушке смелости… Буйство за дверь прекратилось. А потом, после непродолжительного молчания, Мэтт вдруг сказал:

— Лиза, пожалуйста, не делай так больше. Ты понимаешь, что однажды уважения к моему имени и моему дому может и не хватить?

На следующий день Тернер, ничего не объясняя, взял меня под локоток и отвез в город, в торговую галерею. Там мы поцапались еще разок — хотя из-за присутствия посторонних, так некстати явившихся в ту же самую галерею, обошлись без размаха. После продолжительного шипения и ядовитого фырканья с обеих сторон, я уступила, и сделала то, чего мне самой хотелось до дрожи — обзавелась добротным осенним гардеробом. Вещи, пусть неброские и непритязательные, были практичными и качественными и — моими, только моими.

Государство задолжало Тернеру кругленькую сумму за мое содержание — чеки я аккуратно собирала и в конце закупок торжественно вручила молчаливому носорогу. Словом, к яркому вспыльчивому природному темпераменту, проглянувшему из-под слегка облезшей плесени проклятия, я приноровилась. Легко и, пожалуй, даже с удовольствием.