Его внимание привлекло какое-то движение. Напротив него, поставив локти на стол и подперев лицо ладонями, сидела Лили и смотрела так сердито, словно он был мышью, покусившейся на драгоценный семейный сыр.

– Лили, – произнесла Эмма, – пожалуйста, сядь как следует и не забывай, что люди с такими злыми взглядами рискуют тем, что на их лицах навсегда застынет это неприятное выражение.

Девочка скептически взглянула на сестру, но злость с ее лица исчезла. Она положила на колени салфетку.

Миссис Флинн вошла в комнату, поставила на стол корзинку с булочками и собралась занять место справа от Саймона. Он торопливо встал и подвинул для экономки стул. Он еще никогда не видел, чтобы прислуга присоединялась за обедом к семейству. Ну, не совсем так. Когда он был ребенком, няня ела вместе с ним в детской, а позже, когда Бейнс стал его наставником, они вместе обедали в классной комнате.

– Не хотите горячую булочку, мистер Редклифф? – Широкая улыбка озарила лицо экономки. Она казалась единственной, кто радовался тому, что он обедает с ними.

– Благодарю вас, миссис Флинн.

Эмма приподняла крышку белого горшочка. В воздухе разлился душистый аромат тушенной с пряностями говядины. Она передала горшочек Саймону. Рот у него наполнился слюной. Сегодня за ленчем Бейнс пережарил ветчину, поэтому большую часть ставшего резиновым мяса Саймон скормил Кисмету. Слава богу, кот не обладает изысканным вкусом и ест почти все, что перед ним поставят.

– Хотите, чтобы я вас обслужила, мистер Редклифф? – спросила миссис Флинн.

– Благодарю, но в этом нет необходимости. – Саймон положил себе на тарелку говядины. – Пахнет божественно.

На лице экономки отразилась гордость.

– Спасибо. – Она поставила горшочек перед Эммой.

– Нам очень повезло, что миссис Флинн для нас готовит. – Эмма улыбнулась. – Боюсь, если бы этим пришлось заниматься мне, мы бы питались одной овсянкой.

Миссис Флинн поцокала языком.

– Ну что ты, голубушка, ты прекрасно готовишь.

Лили фыркнула:

– У всего, что она готовит, вкус кожаной подошвы или каши-размазни.

Под столом раздался негромкий шлепок.

Лили вскрикнула и сверкнула глазами на миссис Флинн.

– За что?

Экономка нахмурилась, глядя на девочку, затем повернулась к Саймону.

– Мистер Редклифф, не слушайте Лили. Ее сестра чудесно готовит, и любой мужчина почтет за честь взять ее в жены.

Эмма ахнула, на щеках ее появились два красных пятна.

– Миссис Флинн!

– Это правда, дитя.

Видимо, старушка решила стать свахой. Поймав себя на том, что улыбается, Саймон сделал серьезное лицо.

Эмма какое-то время погоняла по тарелке морковку, затем раздавила ее вилкой и взглянула на него из-под опущенных ресниц.

– Мы с мистером Редклиффом никоим образом не ходили в музей вместе. Просто наткнулись друг на друга при выходе, и он оказался столь любезен, что проводил меня домой. Еще раз благодарю вас за вашу доброту, сэр.

Лили хмыкнула, и все головы повернулись к ней.

– Инспектор Уитли говорит, совпадения – вещь настолько редкая, что их можно на пальцах сосчитать.

Девочка перекинула через плечо свою длинную белокурую косу и прищурилась, глядя на Саймона.

Под столом послышался еще один удар, и Лили снова вскрикнула.

– Прости, дорогая, я просто вытянула ноги, – сказала Эмма.

– Да я буду вся в синяках до того, как этот обед закончится, – пробурчала девочка и засунула в рот полную ложку пастернака.

Саймон положил в рот кусочек говядины. Мясо практически таяло на языке. Он едва не вздохнул вслух. После еды, приготовленной Бейнсом, ему хотелось расцеловать миссис Флинн, а может быть, даже похитить ее. Кулинарными талантами она превосходила даже его кухарку из Мейфэра.

Пока они ели, разговор перешел на обыденные вещи – погоду и траурный наряд королевы.

– Можно мне поперчить мою порцию? – спросила Лили.

Экономка взглянула на девочку так, словно та спросила, нельзя ли ей сгрызть собственную руку.

– Перца в говядине достаточно.

Саймон полностью с ней согласился. Говядина была приправлена безупречно.

– Но я люблю поострее, – настаивала девочка.

Эмма вздохнула.

– Да. Иди принеси перечницу из кухни.

Когда Лили вышла, миссис Флинн нахмурилась еще сильнее.

– Кто-нибудь из вас уже читал сегодняшние новости в газете?

Саймон невольно выпрямился. Черт побери, он так надеялся, что хотя бы сегодня его имя не всплывет в этих абсурдных колонках скандальной хроники.

Экономка внимательно посмотрела на Саймона.

– Хотя там не было упоминаний об этом возмутительном лорде А., экономка миссис Дженкинс говорит, что ее хозяйка видела этого аристократа на Темзе. Он греб в лодке без рубашки!

На подбородке Саймона нервно дернулась жилка. Неужели старая карга все еще разносит повсюду это вранье?

– Я в этом очень сомневаюсь, – сказала Эмма. – Почти всю прошлую неделю было ужасно холодно. Надо быть совсем глупцом, чтобы такое сделать.

То ли Эмма встала на его защиту, то ли назвала его дураком.

– В этих бульварных газетенках чаще всего пишут сплошную неправду, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Лично я сомневаюсь, чтобы он отправился заниматься греблей без рубашки.

– О, но ведь он такой порочный человек, мистер Редклифф! – воскликнула миссис Флинн. – По слухам, даже его собственный отец, старый виконт, не хотел иметь с ним ничего общего!

Эмма взглянула на него, и Саймон понял, что сидит неподвижно, как каменное изваяние.

– С вами все хорошо, сэр?

Он кивнул.

– Ну, – продолжала миссис Флинн, – еще миссис Дженкинс говорит, что в прошлом месяце в какой-то шикарной резиденции Мейфэра этот лорд забрался на стол в столовой и распевал оттуда весьма непристойные куплеты.

«Ну а это и вовсе чистый вздор!» Никаких куплетов он не пел, а пел он «Боже, храни королеву». И случилось это не в прошлом месяце, а много лет назад. Та история имеет обыкновение всплывать каждые пару лет. И в свое оправдание он может сказать, что сначала прикончил бутылку выдержанного шампанского Перрье-Жуэ – после того, как отец дал ему от ворот поворот на лошадином аукционе Таттерсолз. Все участники того аукциона заметили, что отец отказался с ним разговаривать, вызвав множество догадок по поводу того, что привело к их разрыву. Как будто порочащие намеки мачехи на то, что он развращен до предела, не отрезали его от высокомерных чистоплюев. В отдельных кругах он стал прокаженным. Персоной нон грата.