«Новая метла» недолго пребывала в бездействии: взялась мести энергично и со знанием дела. Уже через день-два проведены были обходы зданий, гаражей и территории управы. Следом за Фертовым брели и по-собачьи, преданно, на лету ловили волеизъявления хозяина его заместители, а заодно с ними — холеный, темнолицый, с бриллиантовой искрой на мизинце начальник отдела материально-технического обеспечения и социально-бытовых проблем Щирый Федор Иосифович, за смуглость кожи и нос крючком прозванный Испанцем. Замыкал шествие хитрован с перевернутым от ужаса лицом — заведующий хозяйством Сергей Викторович Лотуга.

Обходы показали, что все в управе плохо и запущено: мебель старая, двери просевшие, дорожки истерты, в лоснящихся проплешинах, туалеты убоги, с отвратным устоявшимся запахом, а двор, тротуары и клумбы и того хуже.

Фертов крутил головой, двигал ноздрями, поддергивал то и дело высовывающиеся из-под пиджачных рукавов манжеты рубашки и брезгливо переступал через нечто простому глазу невидимое, точно шел по загаженному полю вслед за стадом объевшихся коров. От него проистекал тонкий тысячедолларовый запах, он был тщательно причесан, одет со вкусом, даже щеголеват, потому из Фертова тут же был переименован одним из доморощенных острословов в Ферта. И еще от него пахло неизвестностью, и давние интриганы-заместители ступали за ним боязливо, как по битому стеклу: оргвыводы могли быть внезапны и весьма болезненны, потому надо каждую секунду оставаться настороже.

— Как можно работать в таком бардаке? — якобы сказал заместителям Фертов, подводя неутешительные итоги обхода. — Готовьтесь, господа, к ремонту. Гранит, пластик, паркет, двери и окна. Все новое и лучшего качества! Во дворе — бассейн, каменные горки. Канцелярию и кабинет первого заместителя объединить и перепланировать в апартаменты для меня. Чтобы мог принять душ и чтобы прочие удобства…

— Денег нет, — отважился возразить Испанец, вздыхая и прикидывая в уме мыслимые и немыслимые расходы. — Генеральная не дает ни копейки. Даже на конверты с бумагой. Уже лет пять, как своими силами изыскиваем на бензин. Вневедомственной охране платить нечем. Как же ремонт? Гранит, пластик и все такое…

— Мы еще за прошлогодний ремонт гаражей не рассчитались, — поддержал Испанца заместитель прокурора области Давимуха, курирующий бухгалтерию и отдел материально-технического обеспечения. — Ремонтники грозят заявить иск в суд, пишут претензии, жалобы…

— Что-то непонятно? — ответствовал Фертов жестко. — Я знаю, что денег нет. А позвольте спросить, господа: на каких машинах вы ездите, в каких квартирах живете, отдыхаете где и с кем? В селе у бабушки? Какие у вас должности? Куда ни плюнешь, попадешь в полковника! Кто-то заставил вас эти должности занимать? Друзья и собутыльники у вас кто? Что-то непонятно?

— Все выполним, Михаил Николаевич! — радостно выкрикнул первый заместитель и, сбившись на фальцет, едва насмерть не поперхнулся. — В точности, как вы приказали! Разрешите приступать?

— Не мешкая! И вот еще что, Щирый: все личные автомобили со двора прокуратуры убрать! Устроили, понимаешь, автосалон, проехать негде…

Первый заместитель прокурора области Богдан Брониславович Чумовой по кличке Отпедикюренный, одетый с иголочки, отутюженный, всегда гладко выбритый и вычесанный до последнего волоска, тем не менее носил тайную печать ущербности на лице. Может быть, его не любили в детстве и били по губам за ябедничество, может быть, природа неудачно над ним пошутила, но нижняя часть его лица имела вид непропорциональный и неопрятный: квадратная, точно у Щелкунчика, челюсть сдвигалась в сторону, когда говорил, рот был щербат, зубы торчали вкривь и вкось. И главное, брови — кустистые, вразброску, они росли у Чумового выше надбровных дуг, и потому создавалось впечатление, что брови наклеены с явным умыслом, для смеха, как у клоуна на манеже. Оттого, наверное, с давних пор он повредился характером: был груб с подчиненными и очаровательно нежен и предупредителен с руководством. Что же касается иного, разного и прочего, то все в управе было известно: Богдан Брониславович любит женщин и деньги, при этом благодарно продвигает по службе женщин, которым благоволит, а из служебного положения систематически извлекает корысть. То есть первый заместитель был человеком самым что ни есть обыкновенным, но с необыкновенными возможностями областного масштаба.

Кроме того, человек этот не любил меня, больше того — ненавидел и с параноидальным упорством вредил, где только мог.

За что мне выпала такая честь?

Если отнести вопрос к сущности бытия, то сам собой напрашивался простой и ясный ответ: за то ненавидел, что утверждался в жизни за счет таких людей, как я. Например, за что не любит травоядного хищник, положим гиена? Она и не должна любить, ей, гиене, чтобы жить, надобно попросту питаться плотью травоядного. Не каким-нибудь шпинатом или морской капустой, а мясом, костями, кровью.

Если же повернуть в сторону психологии человеческого «я», то и здесь все просто и ясно как божий день: мы разнополюсные, в наших душах превалирует противоположное время суток, мы одинаково смотрим — но по-разному видим, одинаково чувствуем — но по-разному ощущаем, мы оба веруем — но молимся разным богам. В какой-то степени мы опасны друг другу, поскольку время от времени пересекаемся в жизни. Если бы не это пересечение — ходили бы по разным сторонам дороги, не замечая один другого.

И все-таки больше я грешу по части страха: Чумовой побаивается меня как лица, допущенного к оперативно-розыскной информации под грифом «Совершенно секретно». И этот страх нормален для человека недалекого, амбициозного, к тому же не чуждого обычных земных радостей и поклоняющегося Мамоне. А где страх, там и неизменная его подруга — ненависть. Что еще объяснять?

Если бы моя должность не подпадала под номенклатуру Генеральной прокуратуры, он давным-давно слопал бы меня, как одноглазый Полифем — несчастных спутников Одиссея, и протолкнул бы на освободившееся место своего человека. Но я оказался не по зубам Отпедикюренному. Потому он выбрал иной путь: систематически наушничал руководству и, возглавляя аттестационную комиссию, всячески меня грыз, когда подходил срок аттестации. Ну, на то оно и нужно, это иезуитское изобретение чиновных крыс высшего ранга, узаконивающее право издеваться над подчиненными и тем самым услаждать собственное альтер эго.

И вот, сразу же после обхода, этот Чумовой с рвением приступил к исполнению пожеланий руководства. Перво-наперво он затребовал к себе Щирого и, как умел, произнес вступительную речь о вреде бардака в условиях разгула преступности и коррупции в государстве. При этом он старательно уводил в сторону глаза, елозил ими по потолку и стенам, даже заглянул зачем-то под стол, и несколько раз тяжко вздохнул.

— Что будем делать, Федор Иосифович? — наконец напрямую спросил он Щирого. — Задача поставлена — надо выполнять. А как?

— Да как обычно, — ответствовал Испанец с легкой иронией в голосе.

— Как обычно не получится: больно велика сумма, — морщась от неудовольствия, что верно понят собеседником, еще раз вздохнул Чумовой. — Гранит, мрамор, лестничные перила, облицовочная плитка… Это же сколько всего надо!