— И у меня маленькие дети, — поднял от компьютера голову Дурнопьянов. — Мне положен полноценный отдых в летнее время.

— Вот, загудели всё об одном и том же, — примирительно сказал я, в душе готовый подписаться под каждым словом Мешкова. — Вот вам на закуску в-третьих: затевается очередной ремонт, а денег в управе нет. Каждому отделу нужно искать спонсоров, а у нас с вами спонсоры одни — спецподразделения.

— Опять у ментов клянчить? — спросила Сорокина, надув губы. — А после писать на них бумаги, наказывать?

— Каких спонсоров? Пошлите этих умников на три буквы!.. — подал голос со своего места Лев Ващенков, полгода назад заменивший в отделе Рудницкого, уволенного в связи с переходом на работу в суд.

— Вот и пошлите, Лев Георгиевич, областного или первого зама, но только от своего имени, — живо отозвался я с едва сдерживаемой злобой и подумал: смотри, какой выискался советчик!

В свое время я считал Ващенкова если не другом, то, по крайней мере, близким приятелем и приложил немало усилий, чтобы вернуть его, отставного пенсионера, в управу и устроить прокурором во вверенный мне отдел, но после горько раскаялся. За каких-то полгода Ващенков стал в коллективе своеобразным «серым кардиналом»: у меня за спиной позволял себе возмущаться по поводу некоторых моих решений, по правде говоря, нередко спорных, будировал против меня то одного, то другого и в то же время внешне держался со мной на дружеской ноге. Правильно говорят: хочешь нажить себе врага — сделай ближнему своему одолжение или дай ему взаймы денег.

— Я, по крайней мере, никаких спонсоров искать не буду, — подумав минуту-другую, раздельно и жестко произнес Ващенков, точно его немедля понуждали к поискам. — И никому не советую, если только не хотите, чтобы на вас составили протокол о коррупции.

— О чем речь, Лев Георгиевич! Сказанное примите к сведению. А лично вас никто не понуждает, сие — моя прерогатива. Спите себе спокойно…

«…незапятнанный вы наш!» — добавил я про себя и направился к двери, но на пороге обернулся и со злорадной ухмылкой добавил:

— Всем до конца дня сдать Мешкову справки по своим направлениям, что сделано за квартал. А вам, Павел Павлович, подготовить раздел о работе отдела. Возможна коллегия, черт бы ее забрал! Что ни месяц, то две-три коллегии, да еще координационные совещания, и по результатам каждого принимаются контрольные мероприятия. Не работаешь, а пишешь, пишешь! Скоро утонем в бумагах. А в контрольном отделе пучит от важности животы. Понятное дело: сводить чужую работу и при этом придираться к каждому слову куда приятнее, чем делать самому!

— Они как блохи нас обсели: контрольный отдел, подконтрольный, — успел вставить неугомонный Мешков у меня за спиной. — Один с лопатой копает, десять руководят. Я бы этих контролеров вытравил дихлофосом!

— Дихлофоса на всех не хватит, Павел Павлович!

Я захлопнул дверь, направился в свой кабинет, заперся изнутри на ключ и только тогда позволил себе в сердцах стукнуть по столу кулаком. Ах ты чистоплюй в белых перчатках! Незапятнанный херувим! Говорила мне в свое время жена: с кем ты водишься, зачем тебе этот бывший комсомольский вожак Ващенков, обаятельный, любезный, душа компании, но — человек с тройным дном? Но куда мне — послушать и присмотреться! Я всегда бежал с распростертыми объятиями впереди паровоза: чем и кому помочь, за кого похлопотать, кто нуждается в моей помощи? Да еще уважал себя за это: как же, от рождения благорасположен ко всему роду человеческому, до глупости доверчив, предан друзьям-товарищам, к тому же очаровываюсь скользкими личностями, которым что-то от меня нужно! Так прошла большая часть моей жизни, пока я не обжегся настолько, что наконец прозрел и отрекся от себя самого, прежнего.

— Чертов преторианец! — выругался я сквозь зубы, поминая Ващенкова.

Во рту было сухо и горько — печень не справлялась с копченостями и коньяком, неосмотрительно потребленными у Испанца. Для поддержания капризного органа я, по давнему наущению жены, изредка принимал перед едой измельченные семена расторопши: зачерпывал чайной ложкой горькую порошкообразную гадость из аптечной упаковки, отправлял в рот и запивал стаканом воды. И хотя до обеда оставалось часа полтора, я решил не тянуть со спасительным, хотя и малоприятным шротом.

— Вот тебе! Вот тебе! — морщась и через силу глотая, мычал я печени и вкупе с ней незабвенному Ващенкову.

Бывший приятель не шел у меня из головы. Молодым да ранним он был назначен на должность заместителя прокурора города и сразу мне понравился: толковый юрист, да еще человек открытый, справедливый, располагающий к себе, не дурак выпить и поволочиться за женским полом — с какой стороны ни посмотришь, сплошь достоинства и ни одного серьезного недостатка. Старые рукомойники, которые издавна обосновались в кабинетах прокуратуры, и в подметки Льву Георгиевичу не годились: недалекий и малограмотный прокурор Семен Семенович Чебрак, ничем не лучше Чебрака — старший помощник прокурора Гаевой, следователь Исаак Нейман, человек прохиндейского склада ума…

До сих пор помню, как в мой кабинет вошел молодой человек приятной наружности с умными внимательными глазами, улыбнулся, подал руку и представился:

— Лев Ващенков. Назначен вместо убывшего на пенсию Дмитриева, так что будем работать вместе. Хожу вот по кабинетам, знакомлюсь. Кстати, вечером милости прошу в кафе «Полесское». Будет весь коллектив: отметим назначение, заодно и познакомимся поближе.

«Вот тебе и раз! — удивился тогда я. — Не в начальственный кабинет зазвали представлять новое величество, а пришел сам. Да еще в кафе пригласил. Мир, что ли, перевернулся?»

Оказалось, не один я удивился. За короткое время Ващенков очаровал практически весь коллектив: прост, умен, обаятелен. Секретарши были от него без ума, поили чаем с сушками и заглядывали в глаза. Милицейские чины, что повыше, и судьи считали за честь с ним выпить. Недалекий Чебрак побаивался его суждений и вместе с тем сваливал на него свои обязанности.

— А ведь он занял место, которое должно было стать твоим — по возрасту и стажу работы, — в сердцах сказала как-то жена в ответ на мои неумеренные хвалы новому заму. — Все в городе так считали. Четырнадцать лет ты протрубил на должности помощника прокурора, дослужился — смешно сказать! — до капитана, или как у вас там? Вот-вот, до юриста первого класса. А он? Два или три года расследовал дела в каком-то затрапезном районе, старший лейтенант, и вдруг переведен на должность заместителя прокурора города, второго по значимости в области. За красивые глаза или кто-то подтолкнул, а тебя отодвинули? Может быть, в вашей системе внедрили стахановское движение и он досрочно посадил больше людей, чем посадили другие? Эх, дурак ты, Женя, дурак!

— Ну и что, что отодвинули? — запальчиво крикнул я, тем не менее осознавая: в чем-то жизненно важном и неоспоримом жена права. — И правильно сделали! Ведь я всегда был беспартийным, а кроме того не лез на глаза начальству, не пил, с кем надо было бы выпить, не водил дружбу с нужными людьми. Тебе ведь нравилось, что я не пролаза. А теперь? Я сам во всем виноват!