Мы не жалели сил, чтобы донести до вас историческую истину – по крайней мере, в той степени, в какой столь весомое свойство, как истина, может присутствовать в столь неосязаемом понятии, как история. Гигантский кальмар, конечно, не считается. Это случилось в другом варианте истории, в котором злонамеренные силы настолько отчаялись, что, используя некое искривление Б-пространства, забрели в «Двадцать тысяч лье под водой».

Но важнейшее сходство между двумя Дарвинами хоть и не выглядит таким интересным, зато играет ключевую роль в нашем рассказе. Настоящий Чарльз Дарвин, как и его вымышленный двойник, начинал писать не ту книгу. Более того, он сочинил целых восемь «не тех» книг. Это были хорошие, весьма достойные книги … представлявшие огромную ценность для науки… ничуть не навредившие его репутации… но в них не было ни слова о естественном отборе, который ученые позже переименовали в «эволюцию». И он вынашивал эту книгу, тем временем занимаясь многими другими темами, о которых стоило написать, пока не понял, что настало ее время.

На мысль о писательстве его натолкнул Фицрой. Капитан «Бигля» сам собирался взяться за историю о кругосветном путешествии на основе судового журнала. А заодно решил отредактировать книгу о предыдущем плавании этого же судна – того самого, во время которого капитан Стоукс покончил с собой. Когда «Бигль», направлявшийся на северо-запад из Кейптауна, ненадолго остановился в бразильской Баие и взял курс на северо-восток через всю Атлантику к конечному пункту назначения, Фалмуту, Фицрой предположил, что в основу третьего тома о плавании мог лечь последний дневник Дарвина, посвященный естественной истории, – и это стало бы завершением трилогии.

Возможность стать писателем волновала Дарвина, но и вызывала некоторые опасения. У него уже была идея еще одной книги, по геологии, о которой он размышлял еще с момента своего откровения на острове Сантьягу.

Фицрой сразу по прибытии в Англию женился и уехал в свадебное путешествие, успев, однако, положить солидное начало своей книге. Дарвин начал переживать, что со своей медленной скоростью написания затормозит общую работу, но начальный энтузиазм Фицроя вскоре стал затухать. Между январем и сентябрем 1837 года Чарльз трудился изо всех сил, опередил капитана и к зиме уже отправил готовую рукопись в печать. Фицрою понадобилось более года, чтобы его догнать, поэтому работу Дарвина пришлось отложить. Она увидела свет лишь в 1839 году в виде третьего тома «Повестей о топографических плаваниях судов Его Величества «Адвенчер» и «Бигль» в период с 1826 по 1836 год» с подзаголовком «Том третий. Дневник и заметки, 1832–1836 гг.». Несколько месяцев спустя издатели выпустили его отдельно как «Путешествия и исследования в области геологии и естественной истории разных стран, посещенных судном Его Величества «Биглем». Может, это была и не та книга, но работа над ней оказалась очень полезной для мышления самого Дарвина. Она заставила его осмыслить все увиденное. Существовал ли некий основополагающий принцип, который бы все это объяснил?

Следующей стала книга по геологии, в конечном итоге разделенная на три части – о коралловых рифах, вулканических островах и геологии Южной Америки. Она принесла ему научное признание и награду Королевского общества. Теперь Дарвина знали как одного из ведущих ученых страны.

В тот же период он писал более развернутые заметки о трансмутации видов, но по-прежнему не торопился их публиковать. Даже наоборот. Тогдашние политические силы стремились лишить церковь ее влияния, а в качестве одного из главных аргументов пытались привести возможность возникновения живых существ без участия Творца. Дарвин, будучи (на том этапе своей жизни) порядочным христианином, решительно отвергал все, что могло связать его с такими людьми. Он не мог публично поддержать идею трансмутации, не рискнув нанести существенный удар по англиканской церкви. Ничто на свете не могло заставить его даже помыслить об этом. Однако его глубокое понимание естественного отбора никуда не делось, и он продолжил развивать его как стороннее увлечение.

Он рассказал о своих догадках друзьям и знакомым среди ученых – в том числе Лайелю и Джозефу Дальтону Гукеру. Последний не стал бездумно ее отклонять, а ответил: «Я был бы счастлив услышать, как, по вашему суждению, могли происходить эти изменения, поскольку ни одно из мнений, выраженных по этому поводу к настоящему времени, я не готов счесть удовлетворительным». Позднее он добавил более резко: «Едва ли кто-либо вправе рассуждать о видах, не изучив подробно достаточное их количество». Дарвин прислушался к его совету и принялся искать новые виды, в вопросах которых собирался стать экспертом. В 1846 году он направил последние оттиски своих геологических книг издателю, а потом достал последнюю бутылку с образцами с «Бигля». У горлышка он заметил усоногое ракообразное с архипелага Чонос – морскую уточку.

Это вполне годилось. Не хуже любого другого вида.

Гукер помог Дарвину настроить микроскоп и сделать некоторые предварительные анатомические наблюдения. Дарвин попросил его дать название новому животному, и вместе они решили остановиться на Arthrobalanus[39]. «Мистер Артробаланус», как они называли его между собой, оказался весьма необычным. «Полагаю, Arthrobalanus совсем не имеет яйцевых капсул! – писал Чарльз. – Его внешний вид всецело обуславливается разложением и сворачиванием заднего пениса». Чтобы разрешить загадку, он достал из бутылки еще несколько морских уточек и принялся их рассматривать. Теперь он занялся сравнительной анатомией морских уточек и весьма наслаждался практическими опытами. Это было интереснее, чем писать книги.

К Рождеству он решил изучить всех усоногих, которые были известны человеку, – то есть всю группу Cirripedia. Их оказалось довольно много, и пришлось ограничиться теми, которые обитали в Британии. Но их все равно осталось немало, из-за чего это дело отняло у него восемь лет.

Он закончил бы раньше, но в 1848 году заинтересовался их размножением – а это действительно очень своеобразный процесс. Большинство усоногих – гермафродиты и способны принимать любой из полов. Но некоторые виды по старинке делились на самцов и самок. Однако самцы проводили бóльшую часть жизни вложенными вовнутрь самок.

Но это еще не все: у некоторых из предположительно гермафродитных видов тоже были крошечные самцы, которые неким образом участвовали в процессе воспроизводства.

Дарвин заметно оживился, когда понял, что перед ним – пережиток эволюции, приведшей к постепенному разделению предков гермафродитов на два отдельных пола. Это было «недостающее звено» в размножении усоногих. Он мог восстановить их семейное древо и то, что, по его мнению, он там увидел бы, лишь укрепило бы его веру в естественный отбор. Таким образом получилось, что даже когда он попытался заняться серьезной наукой и стать таксономистом, трансмутация сама настоятельно обратила на себя его внимание. В конечном итоге именно усоногие убедили Дарвина в его правоте относительно трансмутации.

Даже заболев, он все равно продолжал их изучать. В 1851 году опубликовал две книги о них – одну об ископаемых усоногих, для Палеонтологического общества, а вторую о современных, для Королевского общества, а к 1854 году написал к каждой из них по продолжению.