Когда песня закончилась, на несколько секунд повисла тишина, а потом голос Мики начал выпевать без слов знакомую мелодию. Алиса помнила ее по занятиям. Она всегда звучала на разминке, когда нужно было тянуть грудь вверх, а бедра топить в пол, подниматься на носки и бесконечно проделывать невозможные повороты перед зеркалом. За мелодией пришли слова – кажется, на испанском. Два женских голоса подхватили. Госпожа Мария все так же мелодично тянула один слог, а Ивана пыталась угадать слова, от чего ее партия запаздывала и сбивалась.

– О чем песня? – спросила она, оборвав Мику в середине.

– Называется «La bruja» – «ведьма».

– Про колдовство?

– Про человека, который очень сильно любил и поздно понял, что любил образ. А когда решил, что все кончено, смог увидеть человека по-настоящему. Но было уже поздно. Он поет, что вчера она была ведьмой и королевой его сердца, а сегодня – просто женщина.

– Ничего не понятно. Но красиво. Ты под нее танцуешь? Со мной потанцуешь? Эй, детка! Ты, со смешным акцентом! Посвети нам!

Алиса сжала зажигалку в кулаке покрепче. По стенам сильнее потянуло сквозняком, и в коридоре, и без того стылом, как будто похолодало на пару градусов.

– Топлива мало. На танцы не хватит.

– У тебя всего мало, всегда не хватает. То воды, то топлива. Нет, ну ты слышал? Ей нам посветить жалко! Как ты только живешь такой жизнью, когда всего мало?

Алиса помолчала. Разжала кулак, пощелкала колесиком. Искра высеклась не сразу, но все-таки на верхушке зажигалки заплясал язычок пламени. В два шага Алиса подошла поближе и посветила огоньком прямо в лицо Иване, настолько близко, что та отшатнулась и, кажется, схватила Мику за руку.

– Вот так и живу.

Алиса задула пламя. В коридоре стало очень тихо, только слышно было, как четверо дышали и как вода квакала под ногами.

Приближающиеся шаги услышали издалека: тихое мерное похлюпывание, которое становилось все громче. Алиса снова щелкнула зажигалкой и на вытянутой руке посветила в темноту. Смысла в этом не было никакого, до ближайшего поворота света все равно не хватало, но она все равно держала зажигалку, пока металл под подушечкой пальца не раскалился.

Сначала из-за поворота подмигнул фонарик. Потом показался Марко. Он тяжело дышал и отдувался, на выдохе постукивали зубы.

– Не пройдем, – сказал он, упреждая вопросы. – Вон чего там.

И посветил фонариком на себя. Стало видно, что камуфляжные штаны потемнели и промокли выше, чем по колено.

– Сначала ничего, идти можно. Потом сразу стало прибывать. Шел по щиколотку, потом по колено. Потом замерз совсем, развернулся. Я бы дальше проверил, но уж очень холодно.

Договаривал он уже извиняющимся тоном, и Алиса коснулась пальцами его локтя.

– Все в порядке.

– Я посветил, насколько видно. Дальше так же.

– Затопило, значит.

– Значит, затопило.

– Вы хотите сказать, – подал голос Мика, – что мы здесь не пройдем?

Марко энергично затопал ногами на месте, а потом начал мелко подпрыгивать, пытаясь согреться. Это не мешало ему говорить.

– Ну я ж сказал, дальше – хуже. Может, оно схлынет дальше, а может, станет по шейку. Вода еще холодная, я ж говорю. Сначала терпимо, а потом потряхивает. Если дальше идти, думаю, совсем худо. Я здоровый, а вон старушке как? Да и вам всем, хлюпикам. Даже тебе, русская. Не обижайся.

– Я не понял. Это что, все? Мы не пойдем дальше?

– Мика…

– Не пойдем?

В его голосе появились звонкие нотки обиды. Марко в ответ только затопал громче. Алиса повернулась к Мике. Нужно было найти правильные слова, которые могли бы пройти сквозь эту обиду и достучаться до разума Мики вместо того, чтобы еще больше распалять его заходящееся стуком от несправедливости сердце. Они, конечно же, пойдут дальше, у них есть карта, они найдут другой путь, просто сейчас всем на пять минут нужно замолчать и успокоиться. Но быстрее, чем ее слова, оказались действия Иваны. Девушка шагнула и по-змеиному обвила руку Мики, почти повисла на локте.

– Ну и нафиг эти кислые лица! Мы с тобой вдвоем пойдем!

Марко перестал топать и издал возмущенное «э-э!».

– Что за дела, киса? Ты вроде первая против была и дальше идти не хотела?

– Не хотела. Там мокро и холодно. Но вы же у нас два кислых умника, ты и вот эта, с акцентом. Вы сейчас все придумаете заново. И мы пойдем дальше.

– Слышь…

Марко переплел пальцы и выразительно хрустнул суставами. Ивана прижалась покрепче к Мике. Алиса подумала, что, если Марко решит сейчас или когда-нибудь поднять руку на любого из них, никто не остановит его большое тяжелое тело, в котором в любой момент могла всколыхнуться большая тяжелая злость. Лучшее, что можно, это не дать ей затопить тело и выйти из берегов. Слова опять запаздывали. Пока Алиса искала заклинание, чтобы укротить стихию, в полутьме раздался высокий голос:

Ласточка, ласта, гром тебя убил,

Ласточка, ласта, гром тебя обжег.

Тягучий, вязкий народный напев заполнял коридор под самый потолок и множился гулким эхом. Госпожа Мария тянула длинные ноты, пока с трепетом в горле не заканчивался вздох, и сразу же втягивала воздух и подхватывала следующий распев. Все четверо замерли. Готовая рвануть кулаком по чужой плоти злоба застыла в движении.

Не клянись, малой, и не наказывай,

Не клянись, безумный, и не наказывай.

– Да вы издеваетесь, – пробормотал Марко.

Засунул руки в карманы. Привалился к стене. Сплюнул в воду. Полез в куртку за сигаретами.

Никто из них не знал, что делать дальше, поэтому делали единственное, что можно было здесь и сейчас: слушали и ждали, чтобы песня растянулась во времени, чтобы ее хватило дождаться еще одного чуда, еще одного ответа из ниоткуда на вопросы, которыми они кидались друг в друга как гранатами с выдернутой чекой.

Когда к голосу госпожи Марии присоединился другой, женский, Алиса не сразу поняла, что случилось. Глянула на Ивану, но она молчала. А голос подпевал и протягивал длинные фразы там, где госпоже Марии начинало не хватать дыхания:

Я его разбужу, чтоб целовал тебя.

Я его разбужу, чтоб ласкал тебя.

– Кто здесь?

Луч от фонарика Марко забегал по темноте. Последние строчки повисли в сгустившемся воздухе. Незнакомый голос ответил:

– Это севдах.

– Имя?

– Нет. Песня. Точнее, песня – это севдалинка. А севдах – это то, что чувствуешь, когда их слушаешь. Люди называют это красотой.

Захлюпала вода, и в круг света от фонарика вышла низенькая полная женщина в очках и с длинными седыми волосами, собранными в хвост.