даже сам Эрвин обнажили мечи и бились изо всех сил, прикрывая спину Джемиса. Помогла теснота избы: шаваны не могли ворваться всею массой. Узкая дверь, узкое окно. Враги невольно сгрудились в толпу… так и лежали теперь, изломанные плетью, изрубленные северными мечами. Герцог и альтесса поклонились им, выдержав минуту молчания. То были враги, однако храбрые воины.

- Тирья тон тирья.

Двинулись дальше по деревне. Тела были разбросаны тут и там, вперемешку шаваны и кайры, мертвецы и раненые. Бродили кони без седоков. Множество коней – теперь уж точно в них не будет недостатка…

Лидские Волки взяли на себя роль санитаров. Уносили раненых в тень, делили на легких и тяжелых, оказывали первую помощь.

- Иронично, - отметила альтесса.

Да. Лучшие убийцы, мастера насилия и пыток внезапно превратились в лекарей. Одни и те же знания нужны, чтобы ломать и чинить человеческое тело.

Окраина деревни, обломки дозорных башен. Держа наготове Глас Зимы, Эрвин разыскал двух перстоносцев. Оба мертвы, оба без правых рук. Один изломан так, что, очевидно, погиб сразу при падении. Второй смог отползти на пару ярдов. Там его нашел кто-то из соплеменников и отрубил руку, чтобы завладеть Перстом. С этим трофеем ускакал из деревни. Должно быть, сейчас он поет от счастья и славит Духов-Странников: богатый, будущий герой!..

- Какова длина цепи? – спросил Эрвин. Альтесса пожала плечами.

Сколько еще шаванов поочередно убьют друг друга, завладевая мертвой рукой? Сколько раз бесполезный Перст поменяет хозяина?..

Чтобы не мешать работать санитарам, назад пошли окраиной деревни. Тут царила девственная тишь, ни один осколок бойни не долетел сюда. Несколько лошадей жевали траву, махали хвостами коровы, отгоняя оводов. Деловито жужжали пчелы. Да, у них же тут пасека. Кто-то когда-то делал мед… Когда-то давно – целых три дня назад.

- Вдохни поглубже, - предложила альтесса, гладя плечо Эрвина.

Они вышли на реку. Берега Ройданы превратились в погост. На этом берегу – шаваны и кайры, на том – одни северяне. На траве, на песке, в камышах, на отмелях… Санитары уже делают свое дело: поднимают и кладут в ряд, поднимают и кладут, поднимают и кладут… Их лица и жесты не дают ошибиться: здесь только мертвецы, никого живого.

- Милорд…

Эрвин обернулся к телохранителям, что следовали за ним. Но те молчали, а голос шел снизу, от воды. Воин с двумя стрелами в спине силился выползти на берег, цепляясь за траву.

- Милорд…

Эрвин ринулся к нему на помощь. Хоть кто-то выжил! Не смей теперь умереть!

Боец будто прочел его мысли:

- Стрелы – ерунда, застряли в доспехе. Нога только сломана… Мы победили, милорд?

Здесь, посреди кладбища, не сразу повернулся язык. Заставить чувства умолкнуть, сказать трезво и сухо – будто читаешь книгу по истории:

- Потери велики, но победа наша. Враг разбит наголову. Все перстоносцы мертвы.

- Слава Агате!

Обри понес раненого в лазарет, а Джемис и Эрвин перешли на другой берег. К ним приблизился санитар:

- Милорд, вам следует увидеть…

Уничтоженное Перстом тело нельзя было узнать. Уцелел клочок плаща с капитанскими нашивками и наруч на мертвой руке – с гербом дома Айсвинд. Эрвин склонился над покойником, осенил четырехкратной спиралью.

- Светлая Агата, раз ты не изволишь смотреть в нашу сторону, то изложу на словах. Твой внук, барон Курт Айсвинд, отдал жизнь, чтобы задержать врага. Его подвиг спас все наше войско. Уж будь добра, прими его в лучших покоях!

Эрвин прочел отходную молитву. Тревога сказала:

- Роте Айсвинда нужен новый командир.

Эрвин спросил:

- Какой еще роте?..

Оставив за спиной жуткий берег реки, они поднялись в укрепленный лагерь. Здесь царил неожиданный порядок: мертвые уже были сложены в ряд, раненые ухожены, кони собраны и привязаны. Капитан Шрам вышел навстречу Эрвину, и герцог похвалил его:

- Благодарю, что позаботились обо всем. Доложите о потерях.

Душа Эрвина сжалась в ожидании ответа. Но на сей раз Праматери улыбнулись:

- В моей роте только трое погибших и шестеро раненых, милорд. Подразделение боеспособно, моральный дух на высоте.

Шрам добавил после паузы:

- Вот только порядок навели не мы. Когда сюда поднялись, эти уже занимались ранеными.

Он указал на «этих». В тени вала сидели рядком все жители деревни: кузнец Бершан с детьми, знахарка с ученицей, дюжина пастухов, семья пчеловодов, группа чумазой мелюзги… Все, кого герцог пощадил нынешним утром.

- Почему они здесь? Разве не было возможности сбежать?..

Эрвин знал, что была. Когда бой перекатился из лагеря в деревню, на этом берегу не оставалось северян. Пленники вполне могли разбежаться.

Герцог подошел к кузнецу:

- Ты сказал Ондею, что у нас есть Перст?

Бершан опустил голову:

- Я сказал. Ондей не поверил. Гной-ганта не мог дать силу волкам.

- Дурачье. И он, и ты. Почему вы не сбежали? Снова ждете милосердия – после того, как выдали тайну?

Жена кузнеца ударила лбом в траву и быстро заговорила на степном наречье. Бершан перевел:

- Мы видели, как ты убил трех ханида вир канна. Нельзя убежать от такого, как ты. Если захочешь, легко догонишь нас. Твоя доброта – вот вся наша надежда.

- Где мне взять доброту?

С тяжелым вздохом герцог повернулся к Шраму.

- Капитан, есть еще пленные, кроме этих?

- Так точно, три дюжины всадников Ондея.

- Приведите и постройте.

Эрвин смотрел, как шаванов сгоняют в лагерь и ровняют в шеренгу. Альтесса обнимала его сзади, положив подбородок ему на плечо.

- Ощути разницу, любимый. Это ведь не Альмера.

После боя у реки Бэк пленные точно так же строились в линию. Но там были альмерские дворяне, внуки Праматерей, почти сородичи Эрвина. Здесь – дикари, что молятся быку и червю.

- Тогда тебе стоило быть милосердным.

Он согласился: тогда – стоило. Альмера горда и строптива; прояви лишнюю жестокость – и все герцогство поднимется против тебя. Здесь – наоборот. Эти варвары, словно псы, уважают жестокость, а доброту считают слабиной. Зарежь половину – вторая станет твоими рабами. Отпусти всех – и Степь узнает, как мягок герцог северян.

- Это сейчас кузнец молит о пощаде. Но попробуй пощадить – он же плюнет тебе в спину.

- Да, любимая, - снова согласился Эрвин. – Я знаю, что будет так.

Подошли ротные командиры.

- Поздравляю с победой, милорд, - сказал Хайдер Лид. Повертел двумя пальцами у виска, будто вкручивал винт: - Орудие отлично себя показало.

- Моя рота вернулась