– Я думал, вам будет интереснее Тридцать шестой, раз уж они взяли на мушку Виржиля Солала, – заметил комиссар.

– Главу государства интересуют все части головоломки, и вы расследуете одну из них, – ответил серый кардинал.

– Об убийце маменькиных сынков и папенькиных дочек в «Шангри-Ла»? Это дело было четко отделено от дела «Гринвара». Тут скорее подражатель-одиночка.

– Не важно. Мне сообщили, что вы обнаружили ДНК на маске с места преступления. Я также узнал, что по ДНК определили, кому она принадлежит.

– Да, это некий Брюно Лопен.

– И скоро вы его поймаете?

Комиссар встал, молча налил чая и поставил две чашки на стол. Потом сел и расположил ложечки так, чтобы они идеально лежали рядом с чашками. Он не был таким уж дотошным, просто медлил, пытаясь сообразить, чем может быть чревата эта странная беседа.

– Вы же не собираетесь дать мне бригаду из Главного управления внутренней безопасности? В последний раз, когда комиссар сотрудничал с ними, его карьера резко оборвалась. И я сожалею об этом, он был настоящим другом.

– Он сделал то, что ему приказали. Любое обязательство сопряжено с жертвами.

– И каково мое место в этой истории? Ближе к обязательствам или к жертвенности?

– Просто сообщите мне, когда доставите подозреваемого, – сказал серый кардинал.

Ожидая, пока требование достигнет мозга адресата, он сделал глоток чая и бесшумно поставил чашку на место. Настало время выдать поощрение, чтобы команда была выполнена с должным усердием.

– Как вам работается в Первом округе, комиссар?

– Неплохо, конечно. Но всегда есть что-то получше.

– Объясните подробнее, что значит «получше».

– Я знаю, что недавно освободилась должность начальника Тридцать шестого.

– Как говорится, еще не успел остыть труп, – пошутил серый кардинал. – Даже если это труп «настоящего друга». Мне нравится ваш настрой. Я поговорю, с кем надо, думаю, сложностей не возникнет.

– Сложностей не возникнет, но это не бесплатно, я полагаю.

– Вот об этом и поговорим.

* * *

На следующий день.

Квартира Брюно Лопена.

Утро, начало седьмого

Сорванная с петель входная дверь лежала на полу. Ящики комода в прихожей выпотрошили, газеты, старые счета и прочий бесполезный хлам, который невозможно заставить себя выбросить, валялись где попало. Из двух торшеров в гостиной светил лишь один, второй же разбили о стену во время ареста, и осколки лампочки разлетелись по всей комнате.

Задержанный был немного не в себе, и это легкое безумие лишило его страха и чувствительности к боли. Один из полицейских, которого этот маньяк в порыве ярости ударил локтем, исследовал шкафы в поисках кухонного полотенца, зажав нос рукой, чтобы остановить кровь. Второму прокусили кожу, и он уже был доставлен в травмпункт, где ему обработали рану и вкололи, как полагается, усиленную дозу антибиотиков.

Лопена прижали коленом к полу, защелкнули наручники, и он несколько успокоился.

– Приступаем к обыску, – объявил командир бригады захвата. – Осмотреть каждый угол, вскрыть компьютеры и ноутбуки, проверить подвал и парковку, под конец обойти окрестности и поискать камеры наблюдения. Я хочу знать, кто приходил к этому типу и что творилось вокруг дома. Позвоню прокурору и комиссару и доложу им об аресте.

– Комиссару? – удивился его помощник. – С каких пор его волнуют наши дела?

– Не знаю, но он уже два дня не отстает от меня с этим кретином.

– Брюно Лопен меня зовут, – злобно просипел с пола обвиняемый.

– Молчать, – бросил ему командир.

* * *

Два часа спустя командира бригады вызвали в кабинет комиссара Первого округа и повторили приказ, который он так и не понял.

– Никак не возьму в толк, шеф. Мои ребята вели этого парня с самого начала, мы установили личность, отыскали его, намучались с арестом, а теперь вы навязываете нам Перони? Он же не в моей бригаде и ничего не знает об этом деле.

Одни полицейские выбирают свою работу ради азарта приключений, другие – чтобы защищать простых граждан, третьи – из любви к оружию. Но есть еще одна категория – лизоблюды. Те, для кого жизнь – это прислуживание, те, кому нравится подчиняться приказам, те, кто сидит у ног хозяина и готов кинуться за мячиком столько раз, сколько его бросят. К последним и принадлежал Перони.

– Не волнуйтесь, я его прекрасно проинструктировал, – заверил комиссар, – и дело не настолько сложное, чтобы за ним постоянно следить.

Этажом ниже Перони внимательно читал копию инструкции и одновременно репетировал свою роль, боясь разочаровать начальство. Лысину кое-как прикрывала прядь волос, лицо было осунувшимся и бледным, как будто он давно не выходил на свет. Он сжимал в руках блокнот, придававший ему старомодный вид полицейского из телесериала восьмидесятых годов. Он был убежден, что «раньше было лучше», и горько сожалел о тех временах, когда чутье и старый добрый карандаш стоили всех анализов ДНК и проклятых компьютеров, в которых он совершенно не разбирался. Очевидно, что отставка яркой молнией сверкала на горизонте, но Перони отказывался это замечать. Он стал всеядным, брался за все дела без разбора и намеревался четко выполнить поручение комиссара.

С тех пор как допросы подозреваемых по уголовным делам начали снимать на видео, насилие, угрозы и ложные обещания стали фактически невозможными. Поэтому нередко давление оказывалось исподтишка, по дороге из камеры в кабинет. Именно это и собирался сделать Перони, когда зашел в лифт вместе с подопечным, закованным в наручники и озлобленным.

Между вторым и третьим этажом старый полицейский нажал «стоп», и кабина резко прекратила движение. Брюно Лопен в замешательстве поднял на него встревоженный взгляд.

– Ты знаешь, чем рискуешь в этом деле, Ляпень?

– Меня зовут Лопен, – поправил молодой человек.

– Наплевать. Ты убил детей, Ляпень, и ты поплатишься за это. Пожизненное – вот что тебе светит, и никто не сможет этого изменить. Никто – разве что я. Слушай сюда. Основное меню в тюряге – это койка в камере на четверых и бутерброд с хреном каждый день. А тебе будет хрен несколько раз в день, больно рожа смазливая. Как ты относишься к хренам, Ляпень?

Голос Лопена задрожал, он готов был разрыдаться.

– Нет, я не…

– Заткнись, у нас мало времени. Но есть улучшенное меню. VIP-камера, такая, знаешь, для богатеньких и политиков, сидишь себе один с теликом и книгами, если умеешь читать, конечно. Никто не украдет обед, не заставит убираться в камере за других, тебе не будут регулярно надирать задницу, и она останется девственной. Так гораздо лучше, правда? Тем более что это не на один день, а на всю оставшуюся жизнь.