– Многое уже было сказано, – спокойно начал он. – И во всех отношениях сказано правильно. Виржиль Солал – преступник. Виржиль Солал похищал людей. Дважды. Дважды удерживал заложников. Убивал. Невозможно отрицать то, что признает он сам. Но лишь один вопрос сегодня имеет значение: был ли у него выбор? Чтобы ответить, я в свою очередь должен стать обвинителем. Заранее прошу прощения за неучтивость и претенциозность, но я обвиняю само Правосудие. Я обвиняю Правосудие в бездействии.

Председатель удивленно поднял бровь, присяжные переглянулись. Им казалось не вполне разумным с ходу нападать на тех, в чьих руках будущее обвиняемого. Но Аттал невозмутимо продолжил:

– Поскольку здесь, как нигде, слова имеют смысл и значение, именно к Правосудию я и хочу обратиться. Как и свобода мнений, защита является основным правом человека. Если меня ударили, я бью в ответ, это кажется разумным. Но более вспыльчивый человек может ударить в ответ гораздо сильнее. И защита становится стихийной, разной для каждого из нас. Поэтому, чтобы избежать хаоса, где побеждает сильнейший, потребовался всеобщий стандарт, и им стал уголовный кодекс. Нам также нужен был честный и объективный институт, который следил бы за его соблюдением и не позволял кого-либо наказывать сгоряча. Лишь убедившись в том, что Правосудие одинаково для всех, люди согласились доверить ему выбор и применение наказания. Но что, если Правосудие начнет буксовать? Засорится, как старый двигатель, который не ремонтируют, не проверяют? Разве мы не должны вернуть себе основное право на защиту? Разве мы не должны защищаться?

Уязвленный председатель суда наклонился к микрофону:

– Я намерен позволить вам это отступление еще на несколько мгновений, мэтр. Если я прерву вас сейчас, может показаться, будто я беспокоюсь о том, что вы разрушаете понятие Правосудия. Но поскольку у меня нет таких опасений, пожалуйста, объясните, каким образом мы подводим общество и как вы собираетесь судить Правосудие. Однако, прошу вас, не забывайте о сути сегодняшнего процесса.

Аттал заглянул в записи, уверенно посмотрел в глаза Герда и с новыми силами бросился в атаку:

– Во французском законодательстве существует особая малоизвестная сила. Столкнувшись с преступлением или правонарушением, даже если потерпевший не подает жалобу, Правосудие может принять решение об аресте и о возбуждении дела. Это его право. Это, прежде всего, его обязанность. Но тогда чего вы ждали? Всемирная организация здравоохранения сообщает нам, что одно только загрязнение воздуха является причиной девяти миллионов смертей в год. То есть каждой шестой смерти в мире. А Правосудие, видя самого разрушительного серийного убийцу в истории планеты, хранит молчание. Оно наблюдает. Оно позволяет этому случиться. Я бы даже употребил слово «соучастие».

Журналисты лихорадочно строчили в соцсетях броские фразы: «„Восьмой элемент“ обвиняет Правосудие в бездействии!» «Аттал не защищает, Аттал нападает». Не успев появиться, сообщения были тут же прочитаны и перепощены десятки миллионов раз по всему миру.

Аттал, воодушевленный собственными словами, продолжал бой:

– В две тысячи пятнадцатом году Парижское соглашение установило для нас сроки сокращения выбросов углекислого газа, чтобы избежать миллионов смертей. Но мир потребляет все больше и больше ископаемого топлива, не соблюдая обещаний, данных будущим поколениям. А французское правосудие ничего не делает. В Нидерландах Верховный суд обязал государство сократить выбросы газов на двадцать пять процентов, ссылаясь на «риск угрозы жизни»[76]. Тем не менее и у нас есть эквивалент такого суда. Нам трагически не хватает только его смелости. Еще более огорчительным является тот факт, что экологические ассоциации, объединившиеся под названием «Дело века», делают вашу работу вместо вас и подают в суд на государство за бездействие в борьбе с глобальным потеплением. Потому что вы ничего не делаете. И тем не менее именно вам дана власть вершить правосудие в этом деле!

Превосходство и уверенность обвинителей мало-помалу испарялись. Сгорбившись, в своих черных адвокатских мантиях, они походили на обугленные спички. По мере того как возрастала их нервозность, Аттал становился все смелее.

– Но не исключено, что у меня слишком высокое мнение о вашей власти, – продолжал он, обращаясь к суду. – Возможно, вы не властны над экологией, как не властны над нашей абсурдной экономикой. Самые богатые компании являются самыми загрязняющими. И хотя они обязаны предоставлять документы о выбросах углекислого газа, никто не заставляет эти выбросы снижать. В мире финансистов мы просто выживаем, тут один процент богатейших людей имеет в два раза больше денег, чем все остальное человечество[77], но сто процентов населения страдают от загрязнения, которое вызывает их деятельность. Мы выживаем в Европе, где тысячи миллиардов евро в год исчезают в результате уклонения от уплаты налогов[78], и даже если бы вы захотели преследовать этих мошенников, скудных государственных средств для этого недостаточно.

– Вы заблуждаетесь, мэтр, – сухо сказал председатель. – Правосудие независимо, мне ли вам об этом напоминать?

– Вы так уверены? За десять лет ни один инструмент, созданный государством для преследования налоговых уклонистов, не позволил вернуть более двух процентов украденных налогов[79]. Считаете ли вы, что два процента – это эффективный результат? Не кажется ли вам, что это полный провал? Однако вам известны их имена, их компании и даже страны, где они прячут свои филиалы.