Поставив плутовской капкан на собственные рассказы, Брене сумела поймать тигра за хвост.

Весь процесс шел под взрывы смеха и порой напоминал театр абсурда. А почему бы нет? В конце концов, они же молодые женщины, одни в загородном доме. Они жевали лепешки такос, бегали купаться на залив. Они радовались жизни. Все это в корне отличалось от представлений об одиноком страдальце, согнувшемся над столом в своей комнатушке. Брене сказала мне: «Все это я уже проходила. Что за глупость писать на тему человеческих взаимоотношений, страдая в изоляции. Никогда ее не повторю». Ее плутовской трюк сработал как освобождающее заклинание. Никогда еще Брене не писала быстрее и лучше, никогда она не писала с такой верой.

Заметьте, писала она вовсе не юмористическую повесть. Легкость при написании совсем не означает, что на выходе вы получите легковесный результат. Между прочим, Брене Браун известный психолог и социолог, признанный специалист по изучению стыда. Книга была посвящена уязвимости, тревожности, отчаянию, неудачам и столь трудно достижимой эмоциональной реабилитации. Ее книга получилась глубокой и серьезной, как и нужно было. Дело лишь в том, что автору было легко и приятно работать, потому что она наконец придумала, как обыграть систему. Сделав это, она наконец добралась до собственного щедрого источника Большого волшебства.

Именно так плут выполняет свою работу.

Проворно, легко.

С легким сердцем.

Первый мой рассказ, который был напечатан, вышел в свет в 1993 году в журнале «Эсквайр». Назывался он «Первые поселенцы», повествовал о девушке, работавшей в Вайоминге на ранчо, и, разумеется, был навеян моими собственными впечатлениями от работы на ранчо в Вайоминге. Как обычно, я разослала рукопись сразу в несколько редакций, что называется, самотеком. Как обычно, отовсюду пришли письма с отказами. Кроме одного журнала.

Младший редактор «Эсквайра» Тони Фройнд выудил мой рассказ из рыхлой стопки рукописей и показал главному редактору, Терри Макдонеллу. Тони показалось, что его боссу может понравиться рассказ, потому что он знал, что Терри питает слабость ко всему, что связано с американским Западом. «Первые поселенцы» понравились Терри, и он их купил – так состоялся мой первый прорыв и писательский дебют. Неповторимое, уникальное событие. Рассказ поставили в план в ноябрьский номер, с Майклом Джорданом на обложке.

Однако за месяц до того, как номер должен был пойти в печать, Тони позвонил мне и сказал, что есть проблема. У «Эсквайра» слетел основной рекламодатель, и в результате ноябрьский номер придется выпускать в сильно урезанной версии. Нужно чем-то жертвовать, они ищут добровольцев. Мне предложили выбор: либо сократить рассказ на треть, чтобы втиснуть в отощавший ноябрьский номер, либо забрать рукопись совсем в надежде, что удастся поставить ее – неизмененную – в один из будущих номеров.

«Я не могу дать вам совета, – сказал Тони. – Я пойму, если вы откажетесь кромсать свое произведение. Мне кажется, рассказ проиграет от подобной ампутации. Возможно, для вас лучше подождать еще несколько месяцев и издать его в исходном варианте. Но, с другой стороны, хочу предостеречь, что журнальный мир непредсказуем, и не исключено, что синица в руке лучше. Рассказ ведь могут больше и не взять в печать. Вдруг ваш защитник Терри потеряет интерес к теме или – кто знает – вообще уйдет с поста главного. Перейдет в другой журнал – и шанс упущен. Даже не знаю, что вам посоветовать. Выбор за вами».

Вы представляете, что такое сократить на треть десятистраничный рассказик? Я работала над ним полтора года. Когда им заинтересовался «Эсквайр», текст был цельным, как кусок полированного гранита. В нем, как мне казалось, не было ни единого лишнего словечка. Более того, я считала «Первых поселенцев» лучшим, что написала в жизни (и не была уверена, что когда-то смогу написать так же хорошо). Это было мое любимое дитя, кровь от крови. После такой безжалостной ампутации от рассказа останутся рожки да ножки! Я уж молчу о том, насколько это вообще оскорбительно для художника: уродовать дело своей жизни только потому, что автомобильная компания не разместит рекламу в журнале для мужчин! А как же принципиальность? Честь? Гордость?

Если не художникам поддерживать идеалы неподкупности в этом гнусном мире, то кому?

А с другой стороны, да ладно вам.

Будем честны: речь все-таки не о трагедии Шекспира. Это просто рассказик про девушку и ковбоя.

Я схватила красный карандаш и стала яростно чекрыжить текст.

Первоначальные опустошения повергли в шок меня саму. В рассказе не осталось ни смысла, ни логики. Это была кровавая бойня, но тут-то и началось самое интересное. Глядя на порубанное в лоскуты безобразие, я вдруг восприняла это как небывалый вызов: сумею ли я все-таки сделать из этого что-то осмысленное? Я принялась латать сюжет, возвращая ему смысл. Перекраивая и соединяя фразы, я поняла вдруг, что сокращения в самом деле меняют общий тон повествования, но это еще не значит, что оно становится хуже. Новая версия была не лучше и не хуже старой – она получилась совершенно другой. Рассказ стал лаконичным, более жестким, но не примитивным.

Сама по себе я никогда не написала бы так, потому что и не знала, что умею так писать, и это показалось мне любопытным. (Было похоже на сон, в котором находишь у себя в доме комнату, где раньше не был, и возникает такое роскошное ощущение, что в жизни куда больше возможностей, чем ты считал.) Я и не ожидала, что с работой можно так грубо обходиться – резать на куски, кромсать, перетасовывать, – а она все это переживет и даже, может быть, расцветет, заиграет новыми красками.

Не обязательно, осознала я, носиться со своим творением, как со священной коровой, даже если сам считаешь его таковой. На самом деле священно время, которое ты проводишь в работе над ним, и то, что это время помогает расширить границы фантазии, и еще то, что эта обновленная фантазия делает с твоей жизнью.

Чем с более легким сердцем ты проведешь это время, тем ярче и прекраснее станет жизнь.

Рассказывая о своих творческих работах, люди часто называют их своими «детьми». Такой взгляд – полная противоположность отношению, к которому я вас призываю.

Одна подруга за полгода до выхода ее нового романа сказала: «У меня такое чувство, будто я первый раз встречаю ребенка из школы – и боюсь услышать, что его обидели хулиганы». (Трумен Капоте высказался еще жестче: «Закончить книгу – это как вывести ребенка во двор и пристрелить».)

Друзья, умоляю, не путайте свои художественные произведения с настоящими человеческими детьми!

Такие представления только заведут вас в глухой психологический тупик, полный боли. Говоря это, я серьезна, как никогда. Потому что, если считать это создание своим ребенком, у вас не поднимается рука сократить его на треть, а ведь иногда бывает очень полезно это сделать. Вам будет невыносимо слушать, как чужие люди критикуют или поправляют ваше дитя, заявляют, что оно нуждается в обновлении, даже пытаются купить и продать ваше чадо. Вы не сможете отпустить работу от себя, поделиться ею с кем-то, ведь беззащитный ребенок не выживет без вашей помощи и поддержки!