Я уже рассказывала о грандиозном романе, который я так и не написала, – речь о той самой книге про амазонские джунгли, которую я не довела до ума и которая в конце концов перескочила от меня к Энн Пэтчетт. Эта книга была замешана на страсти. Ее замысел пришел ко мне на гребне волны чувственности и воодушевления. Но стоило жизненным обстоятельствам отвлечь меня, как я прекратила работу, и книга меня покинула.

Такие дела, бывает.

И вот я распрощалась с амазонским проектом, но новая волна чувственности и воодушевления сразу не нахлынула. Я ждала, пока меня осенит новая грандиозная идея, отправляла в космос сигналы о том, что готова к восприятию большой идеи, но идея не приходила. Не бегали мурашки по спине, не вставали дыбом волосы на затылке, не екало сердце. Чудеса не происходили. Как если бы апостол Павел ехал-ехал в Дамаск, доехал и ничего с ним по пути не случилось, ну разве что дождиком намочило.

Чаще всего жизнь бывает именно такой.

Я надолго ушла с головой в повседневные заботы – писала письма по электронной почте, покупала носки, решала мелкие неотложные проблемы, рассылала поздравления с днями рождений. Я вела тихую, упорядоченную жизнь. Время шло, меня так и не посещали вдохновенные замыслы, но я не впала в панику. Вместо этого я сделала то, что уже не раз проделывала и раньше: перевела стрелки со страсти на любопытство.

Я спросила себя: а есть что-то, Лиз, что тебе интересно сейчас?

Что-нибудь?

Хоть чуточку?

Пусть хоть самое простое или обыденное?

Оказалось, что есть: садоводство.

(Все понимаю – но тихо, держите себя в руках! Садоводство!)

Я тогда только-только переехала в провинциальный городишко в сельской части Нью-Джерси. Я купила старый дом, а при нем был симпатичный задний дворик. И вот я вдруг загорелась желанием разбить там сад.

Этот порыв удивил даже меня саму. Я росла в саду – огромном саду, за которым очень успешно ухаживала мама, – но он никогда меня не интересовал. Я была ленивой девчонкой и прилагала много стараний, чтобы не осваивать садоводство, как мама ни старалась меня хоть чему-то научить. Я сроду не чувствовала тяги к земле. В детстве мне совсем не нравилась сельская жизнь (работа на ферме казалась скучной, тяжелой и однообразной), да и став взрослой, я не изменила своего мнения. Именно тяжелый деревенский труд побудил меня переехать в Нью-Йорк, да и путешествовать я стала в большой степени из-за этого – потому что категорически не хотела стать фермером. И вот на тебе, я перебралась жить в захолустный уголок, еще меньше родного городка, да еще и собираюсь обзавестись садом.

Не то чтобы я умирала по этому саду, сами понимаете. Я не собиралась умирать ни из-за сада, ни из-за чего другого. Просто подумала, что садик – это было бы неплохо.

Любопытно.

Желание, шевельнувшееся во мне, было таким слабеньким, что я могла и не заметить. Оно едва теплилось. Но я его заметила. И не проигнорировала. Наоборот, ухватилась за эту тонкую ниточку и что-то такое ткнула в землю.

А когда я это сделала, оказалось, что я знаю про садоводство намного больше, чем мне казалось. Видимо, несмотря на все свои усилия, я в детстве нечаянно усвоила-таки кое-какие мамины уроки. Честно скажу, было приятно обнаружить это дремлющее знание. Я посадила еще несколько растений. В памяти всплыли новые детские воспоминания. Я размышляла о маме, бабушке, прабабушке и о дальних прародительницах – женщинах, трудившихся на земле. Это было славно.

Когда сезон прошел, я поняла, что смотрю на свой сад совсем другими глазами. То, что я растила, совсем не было похоже на мамин сад, это начинало походить на мой собственный сад. Например, в отличие от своей мамы, опытной огородницы, я совсем не интересовалась овощами. Зато меня привлекали все самые яркие, самые нарядные цветы, до каких я только могла дотянуться. Потом оказалось, что мне мало просто выращивать цветы – я захотела что-нибудь о них узнать. Например, откуда они родом.

Вот, скажем, те ирисы, которые изначально росли по всему саду, – каково их происхождение? Я потратила ровно одну минуту на поиски в Интернете и узнала, что эти ирисы совсем не уроженцы Нью-Джерси. Они оказались родом из далекой Сирии.

Надо же, любопытное открытие.

Я продолжила изыскания. Предки кустов сирени, окружавших мой участок, когда-то цвели в Турции. Мои тюльпаны тоже были из Турции, хотя, как выяснилось, между дикими турецкими тюльпанами и моими изысканными одомашненными красавцами не раз вклинивались голландцы. Растущий у меня кизил был местным. Зато форзиция прибыла аж из Японии. Глициния тоже оказалась чужестранкой – английский моряк привез растение из Китая в Европу, а позднее британские колонисты прихватили его с собой в Новый Свет – сравнительно недавно, в сущности.

Я начала выяснять происхождение каждого растеньица в саду. Узнавала, записывала. Мой интерес рос. Как я вскоре поняла, мне был не столько интересен собственно сад, как то, что за этим стояло: безумные и малоизвестные истории, полные путешествий, приключений и интриг.

Об этом вполне можно написать, вам не кажется?

А что, если?

Продолжая двигаться дорогой любопытства, я полностью доверилась своей фантазии. Я решила поверить, что вся эта ботаническая викторина заинтересовала меня не просто так. Соответственно, я тут же стала замечать знаки и совпадения, связанные с вновь обретенным интересом к истории растений. Мне встречались нужные книги, нужные люди, подворачивались нужные возможности. Например, эксперт по истории мхов, чья консультация мне была страшно нужна, жил, как оказалось, в нескольких минутах от дома моего дедушки, в сельском районе штата Нью-Йорк. А в старинной книге, перешедшей ко мне от прадеда, отыскалось то, за чем я охотилась: живой исторический персонаж, достойный того, чтобы вставить в роман.

Все это проходило прямо передо мной.

И тогда я стала слегка сходить с ума на эту тему.

В поисках информации по поводу ботанических исследований я в конце концов совершила долгое путешествие – из своего садика в Нью-Джерси в библиотеки по растениеводству в Англии, оттуда – в средневековые аптекарские огороды в Голландии, а из голландских аптекарских огородов – до заросших мхами пещер Французской Полинезии.

Спустя три года исследовательской работы и путешествий я наконец села писать «Происхождение всех вещей» – роман о вымышленной семье исследователей-ботаников в XIX веке.

Совершенно непредвиденная книга. Начиналась она практически с пустого места. Я не вскочила в этот сюжет опрометью, сгорая от нетерпения. Я подбиралась к нему медленно, дюйм за дюймом. Но к тому времени, как я оторвалась от увлекательного квеста и начала писать, меня уже поглотила жаркая страсть к ботаническим приключениям в XIX веке. За три года до этого я даже не слыхала об исследователях XIX века и хотела всего-навсего разбить скромный садик за домом, но вот я засела за внушительных размеров историю о растениях, науке и эволюции, об отмене рабства, о любви и утратах и о путешествии одной женщины за пределы сознания.