– Вы будете расселены, – один за всех отвечал опустивший в сугроб топор вор Ротенберг.

Карельские крестьяне улыбались, топырили глаза, чесали головы рукавицей.

– А вы кто у нас будете? – обратился с седой бородкой старичок к стоящему в шаге от одетого в вольный ватник человека.

– Я специальный корреспондент «Правды» Николай Крэн, – представился местному жителю человек.

– Ну, чудачества, ну, чудаки. Клоуны просто. Такого мы еще никогда не видели, – заулыбался вместе со всеми старец.

Он подошел к главному и погрозил ему указательным пальцем. И сказал:

– У нас тут в шестнадцатом году мельник хотел плотину стоить. Богатый был человек, не вашему брату чета. Плотину-то построил. Да только порвало ее, плотину-то. Наши реки не шумливые. Сказал что думал, – развел руками дед и побрел в глубину леса на охоту, хихикая в бороду.

Да так, что присутствующий рядом Володя Кужжев повторил жест руками, развел руки в воздух. Сам рассмеялся, но услышал призыв:

– Эй, товарищ, за работу! Поднимай с земли топор! И на вырубку, на штурм. Товарищ Крэн вас сейчас как передовика отщелкает. В статью вашу фамилию укажет. Станете известным на всю нашу великую необъятную Советскую родину! – заявил персонально в отношении каналоармейца голос чекиста Лебедева, приехавшего на трассу сопровождать корреспондента.

Встал Вольдемар во весь рост. В руках топор держит, из рук не выпускает. Сделал пару шагов, подошел к дереву – вековому красавцу-богатырю, ели. Виртуозно стучал по стволу елки, улыбаясь в труде. Щелкнул фотоаппарат товарища Крэна: раз, другой. Володя улыбнулся в камеру. А напоследок уже у сваленного дерева запечатлел фотограф-корреспондент нашего ударника на память всей стране.

– Ух, – выдал звук «ух», по-звериному завыл Лебедев. – Вот вам, трудоармейцы, каналоармейцы. Наглядный пример – смотрите на ударника Кужжаева. Парню шестнадцать.

* * *

Ваня Надкин приехал на строительство «Беломор-комбината» вместе с Сашей Лебедевым в первых числах января 1932 года. Цель – погостить на школьных каникулах у Сашиного отца. В лагерном поселке в 60 километрах от Повенца они наблюдали из окна дома начальника лагпункта Лебедева. Люди в нем были грамотные: инженеры, ученые, бывшие директора предприятий, артисты, скульпторы – публика разношерстная. Иногда они собирались, грелись жаром огня костра и читали друг другу стихи, смешивая звук топора с голосом лагерного поэта:

– Идем туда, поговорим с людьми, с настоящими поэтами, строителями канала познакомимся, – звал Саша Ивана, Саша звал и улыбался.

Мальчики надели на ноги валенки, на плечи – шубы, на головы – по шапке ушанке, покинули избу, пройдя по сугробу через проложенную на снегу тропинку, подошли к отгоревшему на опушке леса лагерному костру. У костра группа заключенных согревалась, сидя на сваленных ими деревьях.

– Здравствуйте, товарищи. Отдыхаете после ударного рабочего дня? – поздоровался с широкой душой с заключенными Саша, – приветствую вас, молодой человек, и вас, хороший юный товарищ, – поздоровался с мальчиками культурным, хорошо поставленным голосом человек в оправе очков – заключенный по фамилии Лосев.

– Вы будете сыном товарища Лебедева, нашего начальника лагерного пункта? – спросил он Сашу.

– Я буду сыном товарища Лебедева, вашего начальника лагерного пункта, – ответил как есть Саша.

Ему люди говорили:

– Какой хороший: светлые волосы, кудри вьются на холодном ветру.

Тогда Саша спросил:

– А политические среди вас, строителей комбината, есть?

Ему Лосев отвечал:

– Политических мало, больше всего уголовного элемента, но есть и политические.

– Кто? – толково спросил у мужчины Саша Лебедев.

– Вон там связной Колокольческой гимназии финского шпионского центра, бревна топором обтесывает. Есть у нас троцкисты-зиновьевцы, бывшие бело-бандиты, – рассказал ребятам Лосев.

Саша все уже у поэта спрашивал:

– Как вы стихи научились складывать слог в слог? Слог у вас оточенный, – хвалил Саша заключенного поэта Алымова.

– За что вы тут сидите, по какой статье? – обратился Ваня, не дождавшись ответа на Сашин вопрос.

– Ну-ну, не шуми, давай по порядку. За хищения зерна я сижу. Стихи сочинять, голос набивать рифмой на войне Империалистической навык получил, – улыбнулся, рассказав как на духу собеседникам, Алымов.

– Поэт он у нас талантливый, сильный. Говорят, под редакцией таких наших поэтов, ударников, начменов газета «Рупор Беломор-комбината» «Перековка» создана будет. Люди должны знать великую правду о наших каналоармейцах-ударниках, – вмешался в разговор, подбросив в огонь поленницу, каналоармеец Ассонов.

Каналоармеец Бессонов стукнул топором по бревну. От удара слышался по лесу тупой звук.

– Молодые люди, а к нам еще вопросы есть? – спросил у ребят Бессонов.

– Мы стихи пришли послушать, почитайте, дядя, – обратился к лагерному поэту Иван.

Поэт, поднявшись на ноги, оглядел внимательно публику и стал читать:

– долго читал, с толком, с расстановкой.

Когда окончил, народ хлопал, благодарил поэта Алымова за талантливое чтение. Потом грели руки у костра, смотрели на мальчиков, мальчики смотрели на пилу, а пила лежала в снегу.

– А пила-то рабочая в две ручки, куда же одной-то вжикать? – спросил Алымова Саша Лебедев.

– Все очень просто, – объяснял мальчикам принцип работы пилы лагерный поэт Алымов. – Дерево идет к тебе, а потом – мне, когда упадет, тогда уже к прорабу. А там и до начальника недалеко!

– Получается, мы в четыре руки работаем, во как! Здорово! – радовался услышанному носивший косяк бригадира Володя Кужжев.

– Я-то топором больше круга беру по стволу векового дерева, в размах стучу, – сообщил лагерникам Вольдемар. Зеленые его глаза сверкнули волчьим взглядом.

Ассонов зажал в ладони правой руки топор, на весь лес крикнул:

– А пила-то двухручная называется – роскот-т-го.

– А ну, давай! – обратился к поэту Бессонов. Тот зазвонил.

– Вырубим, вычистим, выроем, пустим! Затравлю, затравлю, пускай рвут на куски, если не понимают, – слышала публика вместе с голосом поэта голос Сашиного отца.

Впереди разлаялись собаки. Он подошел ближе, крикнул: