Не знаю, как это работало. Лично я озябший есть хотел в самую последнюю очередь. Однако я человек, а не иномирное верховое животное. Поэтому пошел в кормовую комнату, раскулачивать Мишу.

Вся проблема в том, что Васька был ужасно немодным зверем. Ему оказались чужды принципы вегетарианства. И тот же овес, как все нормальные лошади, он глубоко презирал. Что любил? Как и каждый здоровый мужик, запертый в теле странного существа — мясо.

Какого только дьявольского варева Миша ему не давал! И рагу из хрящей, и коровьи кости, и обжареный ливер, и отварное вымя. Васька, несмотря на гордый нрав, хомячил все без разбора. Я даже подумал, что первое время видел у Миши кошку. А вскорости она пропала. Либо поняла, кто тут теперь обитает, и удрала, либо все пришельцы любят братьев наших меньших.

С наступлением холодов в кормовой комнате появились тушки выпотрошенных грызунов, большей частью крыс и белок. Миша Хромой сначала не терял надежды выдрессировать кьярда, поощряя хрустящей вкусняшкой. После десятка безуспешных попыток он стал попросту откупаться от Васьки крысиными тушками.

К примеру, отдаст ему угощение, а за это кьярд позволит конюху убраться в деннике. Васька хитрил. Потому что сам был ужасно чистоплотный. И стоило Мише зазеваться и пропустить денек санобработки помещения, как Васька что-нибудь ломал.

Поэтому сейчас я подхватил несколько тушек и вернулся к кьярду. Тот лениво перевел взгляд на меня и всхрапнул.

— Давай, дружок, надо покушать. Давай, открой свой красивый клыкастый ротик.

После долгих уговоров Васька все же осторожно взял зубами крысу и стал неторопливо жевать ее, хрустя костями. Зрелище было так себе, но я не спешил убраться восвояси. Кто бы там ни ждал, как оставить этого бедолагу здесь одного?

Благо, вторую крысу кьярд жевал пободрее. Третью и вовсе сожрал в один присест. Я погладил его по макушке и с облегчением выдохнул. К Ваське вернулась теплокровность.

— Не пугай так больше. И мы еще вернемся к этой странной фигне. Все, отдыхай. Завтра загляну, если смогу.

Сказал, а на душе заскребли кошки. Вот именно, что если смогу. Даже если все удастся провернуть тихо, то к следующему утру застенцы подадут ноту протеста. Или что там в таких случаях подают?

Я медленно и осторожно прокрался обратно к борделю, вслушиваясь в звуки ночного Петербурга. Правда, делать это становилось все труднее. В висках стучало, а язык прилип к гортани. Холодный след продолжал тянуть силы, которых осталось не так уж и много.

Нужное занавешенное окно я нашел без особых проблем. И не столько по памяти, сколько по звукам. Голос Глаши чуть охрип и стал тише, но он продолжала восхвалять мои сексуальные подвиги. У меня даже уши опять покраснели.

Тихонько толкнул створки, и те открылись. Прижал палец к губам и девица затихла, а я влез внутрь. И тут же закрыл окно. Не хватало, чтобы наш разговор слышали на улице. Еще разрушил форму заклинания. Наконец-то можно выдохнуть.

— Умаялась я тут, — устало призналась она.

Глаша и правда раскраснелась, волосы растрепались, а весь ее вид говорил о том, что проститутка тут явно не прохлаждалась. Для легенды просто замечательно.

— Лучше бы просто три часа отработала, — призналась она. — Еще десятку сверху накинь, кадет.

— Вообще-то в приличном обществе не принято менять условий сделки, — заметил я.

— Так то в приличном, — фыркнула Глаша. — Ежели не захочешь, скажу, что ты снасильничал, или чего похуже.

—Снасильничал проститутку? — приподнял бровь я. — Закона за ложные показания на тебя нет.

— Тебе жалко, что ли? — нахмурилась она. — Я тут как кошка мартовская надрывалась. Завтра, поди, и слова вымолвить не смогу. Считай, что это на чай.

— Дорогой чай, — вздохнул я, но все же вытащил деньги. Не зря взял с запасом.

— Так я сахару еще куплю, печений всяких.

Глаша забрала купюры и торопливо убрала их в лиф. А после критично осмотрела меня. Подошла, растрепала волосы, расстегнула одежду и стала натирать щеки.

— Зачем?! — вяло сопротивлялся я.

— Вид у тебя, словно ты тут прохлаждался. А каждый знает, Глафира свои деньги сполна отрабатывает. Ты, коли время будет, захаживай, узнаешь. Первый час без оплаты. Уж больно ты клиент хороший.

— Спасибо, я подумаю, — наконец удалось отстранить этого гениального маркетолога.

— Ну, теперь иди, — разрешила Глаша и даже сама открыла дверь, добавив уже значительно громче: — Захаживайте еще, Ваше Благородие.

Я укоризненно посмотрел на нее. Вот, никакой конфиденциальности. С другой стороны, мне почему-то казалось, что казаки уже навели шороху. Как выяснилось, я был прав. Не успел сделать и трех шагов, как в коридоре возникла «мамка», выскочив из общего зала. Там, кстати, уже было тихо. Видимо, управляющие разошлись.

—Закончили? — задала она риторический вопрос. И сама же продолжила: — Тут справлялись о Вас. Пара мужчин, из Императорского Конвоя.

Она тщательно описала Черевина и одного из его людей. Угу, все же решили заглянуть на огонек. Хотя мне интересно было другое. В какой момент мы перешли на «Вы», и что же стало этому причиной?

Ответом послужил многоголосый шепот девиц, накинувшихся на Глашу, которая вошла в общий зал. Я различил лишь «застенец», но и этого хватило. Ясно-понятно.

— Всех клиентов распугали, — сокрушалась матрона. — Ладно бы сами остались, так нет, говорят, на службе.

— Прошу прощения, — сказал я, хотя понимал, что ни в чем не виноват. И отдал несколько смятых десятирублевок. — За беспокойство.

Наверное, этого было мало, но матрона не решилась сказать об этом. Хотя, я бы все равно больше не дал. Хватит. И так славно погулял. Ничего не делал, ничего не ел и не пил, а почти двести рублей ушло. В былые времена на эти деньги можно целую неделю как богач жить.

С этими мыслями я вышел наружу и столкнулся с казаками. Черевин и компания явно озябли, на что уже громко сетовали. Поэтому мое появление встретили одновременно с осуждением (мол, сколько же можно), и в то же время с радостью.

—Наконец-то…

—Набаловался Его Благородие.

— Уж и не чаяли.

— Молчать, — рявкнул Черевин на распоясавшихся подчиненных. Хотя по цвету его носа можно было заключить, что он полностью согласен с остальными. — Что же Вы, Николай Федорович, на ночь глядя из дома уехали? Нас не предупредили.

— Так получилось,