сотни человек, которые и двинулись за «Пантерой», когда та развернулась и стала подниматься на равнину. Идя вместе с ними за «Пантерой», я торопил их – мужчин, женщин, детей; кричал им, чтобы они спешили за танком изо всех сил. Так мы брели, спотыкаясь и падая, вслед за танком, который, выбравшись на равнину, взял курс на запад. На противоположной стороне равнины я различил рощу деревьев с густой, плотной листвой, которая могла послужить прекрасным укрытием от авиации, и понял, что экипаж моего танка двигается именно туда.

«Королевский Тигр», однако, продолжал довольно быстро двигаться в стороне от нас, все по тому же выгону для скота, причем пламя уже охватило всю его корму.

Сверху до нас донесся рев авиационных двигателей, и на светлом небе вырисовались хищные силуэты русских штурмовиков. Три такие машины пикировали на нас, их бортовые пушки открыли огонь, перекрывая рев танковых моторов. Мы, кто бежал пешим за «Пантерой», попадали ничком на мягкую траву, но успели заметить, как все три машины пронеслись над нами, нацеливаясь, одна за другой, на «Королевский Тигр».

Я не мог поверить, что экипаж «Тигра» намерен спасти нас, жертвуя собой, или привлекает огонь штурмовиков на себя, уходя на открытое пространство выгона и влача за собой дымный хвост. Думаю, что дело здесь было в инерции 70 тонн массы танка, двигавшегося на приличной скорости под уклон, да еще, возможно, с заклинившей трансмиссией и корпусом полным дыма. Как бы то ни было, массивный «Тигр» двигался прочь от нас, похоже, без всякого управления, со свешивающимся из башенного люка телом его командира и с охваченной пламенем кормой. Штурмовики обстреливали танк с безжалостной точностью, осыпая своими снарядами моторный отсек и крышу башни. Я увидел, как взлетели в воздух разбитые снарядами жалюзи моторного отсека, как разлетались в разные стороны куски металла, вырванные снарядами из башни. Когда моя колонна поднялась и поспешила укрыться под сомнительной защитой деревьев, штурмовики развернулись и пошли на второй заход. «Королевский Тигр» все еще двигался, оставляя за собой густой шлейф огня и дыма. Снаряды штурмовиков перебили одну его гусеницу, заставив танк остановиться и начать вращаться на одном месте. Наконец весь танк окутался пламенем, из которого выдавалось одно только колоссальное башенное орудие. Ни один человек из его экипажа так и не появился на виду.

Мы, единственные уцелевшие из всей колонны, от которой осталось только около сотни человек да еще мой едва ли не разваливающийся на ходу танк, углубились в чащу хвойного леса, по-прежнему двигаясь на запад.

Этот сосновый лес был делом человеческих рук, деревья были расположены в геометрическом порядке, с противопожарными просеками и проложенными через регулярные интервалы лесными дорогами. Кроме этих открытых пространств, бывших достаточно узкими, кроны сосен вполне надежно укрывали нас от вражеской авиации, хотя временами мы слышали гул самолетов, проносившихся очень низко над землей.

Самое первое, что мы обнаружили на первой же пересеченной нами противопожарной просеке, – были тела тех самых немецких пехотинцев из 12-й армии, которые и завели нас на эту заглубленную дорогу. Все тела лежали ничком, со всеми покончили выстрелом в затылок. Перешагивая через их тела, я вернулся к своему танку и вскарабкался на свое место в башне, чтобы командовать боевой машиной на последнем этапе нашего прорыва.

Сам танк пребывал в безнадежном состоянии. Левая и правая гусеницы имели различное натяжение, из-за чего машину постоянно уводило в одну сторону. Я слышал, как жалобно завывают в корпусе зубчатые колеса трансмиссии, и прикинул, что они продержатся еще не более 10 или 20 километров. Движение по узкой, но ровной дороге между сосновыми деревьями позволяло экономить горючее, но одновременно это означало, что мы не можем разворачивать башню более чем на несколько градусов, поскольку затем башенное орудие начало бы цепляться за стволы деревьев. Только на пересечениях лесных дорог и противопожарных просек, которые отходили налево и направо с интервалами около сотни метров, мы могли развернуть наше орудие перпендикулярно направлению движения – и очень скоро обнаружили, что таких пересечений следует опасаться.

Когда мы приблизились к первому такому пересечению, следовавшие за нами пехотинцы выдвинулись вперед для рекогносцировки и жестами дали нам знать, что можно следовать дальше. Мы проследовали на «Пантере» вперед до просвета, который открылся нам вскоре там, где направо и налево уходила противопожарная просека. Миновав просвет, мы остановились по другую его сторону под прикрытием деревьев, давая возможность следовавшим за нами пешим беженцам тоже пересечь его. Первая дюжина пехотинцев и штатских быстро миновала его, низко пригибаясь на ходу. Но когда в просвете появилась вторая дюжина, слева со стороны противопожарной просеки раздались выстрелы. Один из гражданских, будто споткнувшись, упал ничком и остался неподвижен. Другая пуля сразила парашютиста, помогавшего уже раненой женщине перебраться через просвет. Эта пуля, похоже, поразила насмерть парашютиста, но задела и женщину. Корчась от боли, она упала на уже мертвое тело парашютиста и попыталась было ползти дальше, но еще одна пуля снайпера попала ей в голову, окутав ее кровавым облаком.

Мне не удалось ни увидеть этого снайпера, ни заметить дым от выстрела или какого-нибудь движения. Сдав назад «Пантеру», мы образовали нечто вроде защитного барьера, под прикрытием которого беженцы смогли перебраться через просвет. Сидя в башне, я слышал, как пули рикошетируют от брони нашего танка, и боялся, что красные могут применить противотанковое ружье или выпустить в нас противотанковую ракету из реактивного гранатомета[61]. Развернув башню, мы выпустили столь драгоценный для нас осколочно-фугасный снаряд наугад вдоль просеки, где он, отразившись несколько раз от сосновых стволов, в конце концов разорвался где-то вдалеке. Когда я увидел, что последний из пеших беженцев миновал просвет, я двинул танк вперед.

Подобным образом мы пересекли три противопожарные просеки, каждый раз теряя при этом по нескольку человек от огня снайперов справа или слева, но и проводя с собой каждый раз основную массу оставшихся беженцев. На одном из таких переходов красные попытались обстрелять нас из минометов, но их мины отклонялись стволами и ветвями деревьев еще на восходящем участке их траектории, до падения, и взрывались в воздухе. Их осколками все же были ранены несколько наших пехотинцев, которых нам пришлось оставить на месте их ранения, лишь забрав их оружие. На следующей просеке мы вообще заглушили мотор нашего танка, и во внезапно наступившей тишине я услышал несколько выстрелов, донесшихся сзади нас, оттуда, где мы оставили раненых. Была ли это работа снайпера, или раненые покончили с собой – сказать было невозможно.

Наконец мы