так рано? Но свет внезапно стал интенсивнее, и в небо ударила яркая высокая световая колонна. Внутри моей «Пантеры», несмотря на жару и вонь, при виде этого луча раздался дружный смех. Русские включили зенитный прожектор!

– Мой бог, так они намереваются защищаться от нашей могучей авиации, – пробормотал башнёр, глядя на это зрелище сквозь орудийный прицел.

– А когда ты в последний раз видел в небе нашу авиацию? – раздался из-за переборки голос подобранного нами инструктора вождения. – На Рождество или чуток раньше?

Представлялось невероятным, что, при полном господстве их авиации в воздухе, красные позволяют себе беспокоиться о зенитных прожекторах. Но к первому прожекторному лучу присоединился второй, а затем и третий – и тут я сообразил, что вижу чрезвычайно яркие лучи, посылающие высокие колонны ярчайшего света в дымное небо над железной дорогой. Вражеский заслон у подножия насыпи был по-прежнему окутан тьмой. Даже когда мы приблизились на расстояние в 500 метров, там не было заметно никакой реакции, но прожекторные лучи задрожали, потом прорезали воздух – и уперлись прямо в наши танки.

Наш смех мгновенно сменился криками боли и тревоги. Свет прожекторов был ярче, ослепительнее всего того, что мне приходилось видеть ранее, безусловно, он был намного мощнее, чем обычный свет зенитных прожекторов. Прожекторы преобразили пространство, расстилающееся перед нами, в полосу ослепительного тумана, в котором невозможно было определить, что расположено впереди и на каком расстоянии. Мой механик-водитель замедлил ход, а мне пришлось использовать магнитный компас, чтобы он продолжал вести танк прямо вперед, да надеяться на то, что и другие танки поступят таким же образом. От страха мой желудок сжался в тугой комок, а руки затряслись так, что я не мог унять их дрожь; освещенные таким образом, мы представляли собой великолепную мишень для неприятеля, сами будучи ослепленными и одинокими. За ревом нашего мотора я все же услышал, как какая-то другая боевая машина сблизилась с нами, ударилась о наш борт и затем отошла от нас. Потом частый, захлебывающийся огонь 20-миллиметровых орудий дал нам знать, что вперед выдвинулись самоходные зенитные счетверенные установки и открыли огонь по прожекторам.

Мы оказались в ситуации полнейшей анархии и разрушения, даже по меркам тех сражений, в которых мне приходилось участвовать на Восточном фронте. Мы получили противотанковый снаряд в лобовой бронелист, заставивший взвизгнуть нашу трансмиссию. Но в то же самое время стена ослепительного света перед нами примерно наполовину потеряла свою интенсивность, а я смог смутно различить вспышки дульного пламени справа от нас – это самоходные зенитки «Wirbelwind» («Ураган») работали своими стволами по заслону перед железнодорожной насыпью. Мое зрение было повреждено светом, на сетчатке глаз еще сохранялись сверкающие пятна, из-за которых я не мог сфокусировать зрение должным образом. Мой башнёр выругался и крикнул мне, что у него такие же проблемы – он не мог сейчас использовать орудийный прицел. Это был новый вид оружия, придуманный красными: свет такой ослепляющей яркости, что попавшие под него солдаты не могли использовать свое собственное оружие.

Я приказал нашему механику-водителю принять вправо, выйти из полосы ослепляющего света, в область темноты, созданную «Ураганами». Мы опять получили несколько попаданий противотанковых снарядов, два из которых пришлись по башне и сбили зеркало смотрового прибора. Теперь мое поле обзора было ограничено только пространством прямо перед нами. Но там, где я думал увидеть на бруствере баррикады разбитый прожектор, обнаружились еще два таких же прожектора, которые время от времени проводили своими лучами по всему фронту наших сил. Из-за бруствера баррикады вели огонь пулеметы и противотанковые орудия, которые отделяли от нас лишь немногие сотни метров. Я увидел, как счетверенная зенитная 20-миллиметровка прошлась длинной очередью поверху баррикады, от которой еще один зенитный прожектор разлетелся зеркальными осколками, и наступила темнота.

Последний оставшийся прожектор продолжал работать, двигаясь вправо и влево, медленно перемещая свой слепящий луч вдоль нашего фронта. Мы едва сумели не столкнуться с эсэсовским «Королевским Тигром», который из опущенного ниже горизонтали орудия вел огонь по баррикаде, всякий раз продвигаясь вперед на несколько метров после каждого выстрела. Будучи не в состоянии разглядеть через смотровые приборы всю обстановку вокруг, я рискнул высунуться из командирской башенки.

Сражение за железную дорогу шло яростно, оно то затухало, то вспыхивало с новой силой, по мере того как наши солдаты и техника, штурмуя заслон перед ней, выкашивались ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем и ослеплялись оставшимся прожектором. Два штурмовых орудия были подбиты, их экипажи выбирались наружу, закрывая глаза от ослепительного света. Все они, пытавшиеся найти укрытие, были уничтожены один за другим пулеметным огнем из-за бруствера. Одно штурмовое орудие, охваченное пламенем, взорвалось, выбросив высоко в воздух свои опорные катки и гусеницы. Два наших «Урагана» дерзко вели почти безостановочный огонь из 20-миллиметровок по железнодорожной линии, где стоял последний прожектор, ослеплявший наши силы своим едва ли не осязаемым лучом света. И посреди всего этого наша пехота упорно продолжала штурмовать перекрывавший нам путь заслон, продвигаясь вперед редеющими группами среди ослепительного света и разрывов.

Я отдал приказ моему башнёру, который, следуя ему, навел орудие примерно в сторону баррикады и выпустил один из немногих оставшихся у нас осколочно-фугасных снарядов по мешкам с песком и земляному брустверу. Глыбы земли и обломки древесных стволов взлетели вверх, увлекая с собой и залегших за ними красных пехотинцев в виде общей кучи из человеческих тел, дерева и земли. По нас опять выстрелило противотанковое орудие, его трассирующий снаряд срикошетировал от лобового бронелиста лишь в паре метров ниже меня, но затем «Пантера» Капо пронеслась мимо нас, ведя по врагу огонь из орудия едва ли не в упор, пока не таранила баррикаду своей лобовой частью. Гусеницы «Пантеры» бешено перемалывали комья земли, но все же увязли в остатках заграждения, развороченного нашим снарядом, и боевая машина остановилась. Шедший чуть сзади нее «Королевский Тигр» двинулся вдоль баррикады, посылая снаряд за снарядом из своего опущенного орудия в каждый проем.

Я приказал моему механику-водителю таранить баррикаду, и мы рванули вперед в более или менее удобном месте, тогда как красные пулеметчики осыпали нас градом пуль, бессильно барабанивших наш танк по его бронекорпусу. Мой механик-водитель, искусно работая дифференциалом, порой крутил танк едва ли не на одном месте, сминая заглубленные в землю позиции врага, – а затем, по моему приказу, мы стали взбираться по железнодорожной насыпи, проходившей уже за баррикадой.

Последний работающий мощный зенитный прожектор начал было разворачиваться в нашу сторону, и тут я разглядел, что он был смонтирован на шасси русского танка Т-34 и снабжен громадным