стеллаж для боеприпасов, расположенный ниже башни: на нем оставалась всего лишь дюжина бронебойных снарядов да с полдюжины осколочно-фугасных. Еще один снаряд уже лежал в замке башенного орудия, а другой покоился в крепких объятиях заряжающего. Я сказал башнёру, чтобы он открывал огонь, когда будет уверен в попадании снаряда.

Русские танки открыли огонь первыми, прямо в движении, и первый же их снаряд попал нам в корпус, но не пробил броню, а только заставил весь танк содрогнуться от удара и звенеть оглушительным эхом. Второй снаряд прошел мимо нас и врезался в густую массу пехотинцев за нами, которые перебирались через шоссе, третий же снаряд попал в пустой «Ханомаг», вскрыв полугусеничный бронетранспортер как консервную банку, перевернул его вверх колесами и поджег.

Выстрелил мой башнёр, и снаряд, оставляя за собой след трассера, ударил в идущий первым русский танк. Он выбил облако осколков из лобовой брони башни, а затем вся боевая машина, шедшая со скоростью около тридцати километров в час, развернулась вокруг своей вертикальной оси, изрыгая пламя из всех своих люков. После взрыва боеприпасов танк отбросило назад, и он сполз с шоссе, заваливаясь на борт в кювет и продолжая содрогаться всем корпусом от рвущихся в нем боеприпасов. Однако его место тут же заняла целая стая Т-34, причем первый танк в ней вел огонь по нас на ходу, а остальные следовали за ним, – я успел заметить это при гаснущем свете ракеты, – усаженные пехотинцами, которые изо всех сил держались за его башню.

Перекрикивая грохот боя, я отдал приказы моему башнёру. Имея перед собой целую группу вражеских танков, несущуюся прямо на нас, мы представляли собой неподвижную огневую платформу, с которой могли вести прицельный огонь по целям, постоянно приближающимся и становящимся больше визуально, – это было куда выгоднее для нас, чем маневрировать по фронту. Точно так же видели нас и русские Т-34 через свои приборы наблюдения – но колебание их корпусов при движении даже по ровной поверхности шоссе неизбежно влияло на точность их стрельбы. Они явно несли на борту полный боекомплект и вели по нас непрерывный огонь, выбрасывая при каждом выстреле облако порохового дыма, сквозь который и двигались на нас.

Однако они не замечали, как я вскоре сообразил, стоявших рядом с шоссе наших «Хетцеров», – а уже через несколько секунд два наших маленьких истребителя танков открыли по ним огонь из своих 75-миллиметровых орудий. Дистанция до русских составляла менее пятисот метров, и оба снаряда поразили передовой танк, перебив ему гусеницы, что заставило тот в заносе развернуться и столкнуться со своим же следующим за ним танком. На корме второго русского танка ехали несколько пехотинцев, и я увидел, как все они силой удара были сброшены с брони и покатились по асфальту шоссе, тогда как последующие Т-34, даже не попытавшись затормозить или обойти их, просто проехались гусеницами по их телам.

Скромные размеры «Хетцеров» были их главным преимуществом: приземистые и компактные, с трудом различимые на поле боя в сумерках, они обладали достаточно мощным орудием, чтобы перебить гусеницы Т-34[52]. Русские танки открыли огонь осколочно-фугасными снарядами по тому месту, где скрывались «Хет-церы», надеясь высветить их разрывами. Ведя такой огонь, они остановились, чтобы стабилизировать прицелы орудий.

Внутри башни нашей «Пантеры» секунды протекали в тумане пороховых газов и крепкого запаха пота, шумного дыхания и ругани, пока мой башнёр наводил прицел орудия. Затем вся башня загудела от выстрела, а стреляная снарядная гильза звонко упала в гильзосбор-ник, когда наш снаряд отправился прямо в смотровой прибор передового русского танка. Одно время мне пришлось быть механиком-водителем танка, так что я мог представить себе, что сейчас делается в корпусе русского Т-34: обезглавленный торс водителя заливает все кровью, раскаленные докрасна осколки мечутся внутри корпуса, рассекая и воспламеняя все, что им попадается на пути. Русский танк резко остановился, его кормовой бронелист взлетел в воздух, а затем рухнул на землю, когда два следовавших за ним танка обогнули подбитый и вновь соединились перед ним. Они продолжали двигаться на нас, и нам пришлось снова вести огонь.

Мы впустую потратили столь ценный для нас снаряд, который срикошетировал от башни одного Т-34 и, отразившись, ударил рядом идущий танк с пехотинцами на его броне. Эти пехотинцы были сметены с брони и сброшены на шоссе[53]. Но там, где они погибали, возникали все новые и новые танки с пехотинцами на броне, закрывая проделанный нами прорыв. Казалось, что, даже если каждый из наших последних снарядов найдет свою цель, их никогда не будет достаточно, чтобы отразить лавину наступающих на нас русских танков.

Это была мощь, которую мы неосмотрительно разбудили нашим наступлением на Восток (в 1941 году. – Ред.) — мощь бесконечных ресурсов, нескончаемых людских сил и бесконечной жажды мести. Это было то, что мы создали сами и что теперь жаждало уничтожить нас – нас и тысячи людей, перебирающихся сейчас через шоссе.

Наше орудие прогремело снова, и тут же мы, в свою очередь, получили снаряд, который ударил в маску нашего орудия, заставив замок 75-миллиметрового орудия от удара откатиться назад. Я услышал, как этот снаряд, не пробив броню, отразился от нее вниз и ударил по верхнему бронелисту корпуса над сиденьями экипажа в моторном отделении. Механик-водитель и радист тоже услышали этот удар и сопроводили его потоком радостных проклятий по поводу того, что снаряд не пробил броню над их головами.

Русские танки уже буквально сошлись с нами, броня с броней, и яростное, хаотическое сражение закипело в нашем секторе шоссе, тогда как обитатели котла перебирались через шоссе всего в нескольких сотнях метров позади нас. Теперь стало очевидно, что именно в этом и состояла задумка красных: смять наш заслон и создать хаос среди пеших беженцев, перебирающихся через шоссе, стремящихся вырваться из котла.

Все поле зрения моего смотрового прибора заполнил лоб башни Т-34, шедшего таранить нас, намереваясь сбросить наш танк с шоссе в кювет. Мощь его таранного удара, от которого содрогнулась вся «Пантера», заставила наш танк податься несколько назад, но русскому танку досталось больше – после удара он опрокинулся на бок, его орудие и лоб корпуса были направлены в сторону от нас. Мой механик-водитель развернул наш танк с помощью дифференциала в сторону таранившего нас Т-34, тогда как мой башнёр опустил ствол орудия ниже горизонтали, после чего всадил в неприятеля снаряд с дистанции менее десяти метров. Я увидел, как снаряд пробил кормовой бронелист советского танка и вскрыл броню кормового отсека с работающим