— Я вновь приношу свои извинения, но это очень деликатная процедура — так сказать, эндшпиль. Я три года работал над вашим воскрешением, и процесс почти завершен. Сестра Агнес, дорогая Агнес, вам нечего бояться. Более того, я надеюсь лично увидеться с вами завтра. Пока ждете, не хотите ли послушать музыку?

— Только не Джона Леннона, пропади он пропадом.

— Нет-нет. Учитывая ваш вкус… как насчет Бонни Тайлер?

Сестра Агнес проснулась вновь — озадаченная. Кроме того, она чуяла запах кофе и яичницы с беконом.

Запах исходил с подноса, стоявшего рядом с кроватью, на которой она лежала. Очевидно, его поставила туда некая молодая особа — в очках, дружелюбная на вид, с азиатскими чертами, возможно японка.

— Спешить некуда, мэм. Не торопитесь. Меня зовут Хироэ. Пожалуйста, если вам что-нибудь нужно, только попросите.

На самом деле вернуться к жизни оказалось не так уж сложно. С помощью Хироэ Агнес добралась до ванной, которая примыкала к комнате, похожей на недорогой гостиничный номер, приняла душ, полюбовалась на свои безупречные зубы в зеркале и безуспешно посидела на унитазе.

Хироэ сказала:

— Физически ничего особенно сложного. Ваше тело уже прошло через множество базовых процессов, пока вы были покружены в глубокий сон. Так сказать, мы подвергли его обучению. Пожалуйста, походите немного туда-сюда и скажите, что вы чувствуете.

Сестра Агнес побродила по комнате и поделилась впечатлениями. Она попробовала кофе, который оказался недурен, и с удивлением обнаружила, что бекон не просто поджарен, а почти обуглен — именно так, как она всегда предпочитала.

А в шкафу оказалось полно одежды, в том числе ряса вроде той, что она носила много лет. Агнес помедлила. Будучи католической монахиней, но, некоторым образом, неортодоксальной, она и раньше сомневалась в своем статусе, а теперь впала в совершенное замешательство. Но Агнес принесла обет давным-давно и подозревала, что он продолжает действовать, а потому надела облачение и улыбнулась, радуясь исчезновению старческой боли в каждом суставе и давно позабытой свободе движений.

Она сказала японке:

— Наверное, мне предстоит встреча с самим Лобсангом?

Хироэ рассмеялась.

— Он предупредил, что вы быстро перейдете к делу. Пожалуйста, следуйте за мной…

Агнес прошла вслед за Хироэ по коридору со стальными стенами, миновала череду дверей, которые открывались и закрывались с автоматическим шиком, и оказалась в кабинете, полном книг и антикварной мебели. Он словно сошел с иллюстрации, вплоть до пылающего в старинном очаге огня. Но Агнес узнала это место — по описаниям Джошуа, уже знакомого со стилем Лобсанга.

В комнате стояло вращающееся мягкое кресло, обращенное к ней спинкой.

— Огонь ненастоящий, да? — резко спросила Агнес. — Джошуа рассказывал. Он говорил, что треску недостает хаотичности.

Из кресла не донеслось ни звука.

— Послушайте. Я не знаю, следует ли мне благодарить вас или злиться…

— Об этом от вашего имени просил Джошуа, — наконец ответил искусственный голос. — Ну или, по крайней мере, я сделал такой вывод. Меня пригласили повидаться с вами, когда вы болели, помните? В Приюте, в Мэдисон-Запад-5. Вас уже причастили. Вы страдали, Агнес.

— И я этого не забуду.

— Джошуа попросил облегчить ваши муки. Несомненно, вы бы не отказались…

— Джошуа. Ну конечно, он пришел.

Из всех детей, о которых Агнес заботилась в Приюте, Джошуа Валиенте был самым… примечательным. Как характерно для него — не забыть, не уйти навсегда. Джошуа вернулся, когда она нуждалась в нем — когда ее жизнь, после долгих-долгих лет, угасала, как свеча. Он вернулся, надеясь что-то исправить.

— Джошуа обратился к вам за помощью. И я так понимаю, вы не сказали «нет».

— Да. Особенно когда он попросил меня сквозь зубы, — ответил Лобсанг. — После инцидента в Мэдисоне мы слегка разошлись.

— Но, разумеется, он всего лишь просил облегчить мою смерть. Я не ожидала такого… богохульства!

Наконец кресло повернулось, и Лобсанг взглянул на нее. На нем было оранжевое одеяние, голова обрита. Агнес прежде видела его только раз и запомнила это лицо — странное, не вполне человеческое, неопределенного возраста, словно реконструированная внешность жертвы пожара. Она припомнила собственное изображение и подумала, что ее собственное механическое тело намного лучше. Видимо, последняя модель.

Он переспросил:

— Богохульство? Мы будем общаться в таком духе?

— А в каком же духе вы хотите общаться?

— Давайте лучше поговорим о причине, по которой я… вернул вас.

— Причина? И что же это за причина?

— О, вам понравится. Я буду очень рад, если вы воспользуетесь столь необычным случаем и обдумаете мое предложение — новую цель, которая, полагаю, совпадает с вашими собственными желаниями. Вы готовы меня выслушать?

Сестра Агнес опустилась в точно такое же мягкое кресло напротив.

— Кстати, как вам ваше новое тело?

Она подняла руку, взглянула на нее, согнула пальцы и вообразила, что слышит жужжание крошечных гидравлических моторчиков.

— По-моему, вы превратили меня в чудовище Франкенштейна.

— Чудовище Франкенштейна было гораздо умнее и полезнее, чем его так называемый создатель. Это так, к слову.

— К делу. Что вам нужно?

— Агнес, я много слышал о вас от Джошуа — а также почерпнул из других источников, включая ваши собственные дневники. Я знаю ваше исключительное сочувствие по отношению к безнадежно испорченному человечеству, а потому я совершил похищение, так сказать, от имени упомянутого человечества. Я предлагаю вам интересную миссию. А именно: мне нужен противник.

— Кто?

— Агнес, вы меня знаете. Вы знаете, кто я такой. Я охватываю весь мир. Точнее, миры. Мои способности неизмеримы. Начиная с умения не платить за парковку и заканчивая масштабами, которыми не мог похвастать ни один тиран в мировой истории. Я никому не подчиняюсь, не отчитываюсь ни перед кем, кроме самого себя. Даже Дуглас Блэк — всего лишь мой патрон, куратор. Он не способен меня остановить. В том-то и проблема.

— Правда?

— Конечно! Почему вы так удивлены? Мне нужен противник, Агнес. Человек, способный сказать, если я переступлю черту. Сделаюсь бесчеловечным. Или чересчур человечным. По-моему, учитывая все то, что рассказывал про вас Джошуа, вы идеально подходите на эту должность.

— Вы вернули меня к жизни, чтобы сделать вашей совестью? Бред какой-то. Даже если я соглашусь, каким образом я помешаю вам делать то, что вы хотите?

— Я объясню, как остановить меня.

— Что? Это вообще возможно?