– Парад! – кричал сержант. – Смирно! Парад, вольно! Смирно! Нале-во! Прибавить шаг! Левой! Левой!

Группа несчастных устало уходила. Им предстояло пройти около полутора километров под дождем в медсанбат, разместившийся в другом отеле этого городка. По возвращении в комнату моя решимость терпеть как можно дольше окрепла.

Еще больше нас возмущало возникшее у какого-то большого начальства предположение, что нам недостаточно ежедневных пробежек вокруг Скарборо и поэтому мы время от времени должны делать остановки и боксировать с тенью, как настоящие боксеры. Нам такая идея казалась слишком возмутительной, но нам объявил об этом сержант, бегавший вместе с нами. Какая-то очень большая шишка спустила этот приказ вниз, утверждая, что такие упражнения укрепят наш дух. Нас какое-то время это очень волновало, включая и сержанта, которого не радовала перспектива отвечать за группу явных психов, колотящих руками воздух. К нашему спасению, у кого-то хватило здравого смысла не потворствовать такому начинанию, и оно вскоре забылось.

Но из многих блестящих инициатив одна мне запомнилась особенно хорошо. В соответствии с ней мы должны были кричать после каждого занятия. Как будто мало того, что мы совершали длинные пробежки, после которых занимались физподготовкой под дождем и ледяным ветром с моря, покрывавшим наши конечности гусиной кожей. Мы достигли таких высот в физподготовке, что было решено устроить нам смотр для инспектировавшего часть воздушного маршала. Не только наше звено, но и еще несколько эскадрилий должны были по команде выполнять физические упражнения на плацу перед «Гранд-отелем».

Мы несколько месяцев готовились к великому дню, повторяя упражнения вновь и вновь, пока не достигли совершенства. Поначалу бочкообразный сержант орал свои команды постоянно, но затем, после того как у нас стало получаться лучше, он просто выкрикивал: «Упражнение три, начинай!» А когда наконец эти упражнения стали частью наших тел, он просто отрывисто свистел в свой маленький свисток.

К весне мы уже производили отличное впечатление. Сотни курсантов в майках и трусах в едином порыве двигались на плацу, а сержант, отвечавший за физподготовку, стоял на балконе над входной дверью – на том самом месте, где ему предстояло стоять рядом с маршалом ВВС в назначенный день. Драматизма картине добавляла почти полная тишина, она сопровождалась взмахами конечностей, качаниями тел и не нарушалась ничем, кроме отрывистых свистков.

Все было прекрасно, но кому-то в голову пришла мысль, что мы должны кричать. До того дня мы по окончании выступления уходили с плаца в молчании, но это, видимо, показалось недостаточно эффектным. Теперь мы должны были досчитать до пяти после последнего упражнения, подпрыгнуть в воздух, заорать во весь голос и как можно быстрее покинуть плац.

Должен признаться, что мне идея показалась неплохой. Мы прорепетировали несколько раз и стали вкладывать в последний штрих всю душу: мы высоко прыгали, орали как сумасшедшие, а затем исчезали в разных подъездах гостиницы, окружавшей площадь с трех сторон.

Видимо, с балкона это выглядело прекрасно. Огромная масса людей в белом, выступив в церковной тишине и простояв несколько секунд совершенно неподвижно в самом конце, вдруг взрывалась диким криком и быстро исчезала, оставляя за собой лишь эхо. И этот последний штрих становился дополнительным доказательством нашей скрытой дикости. Противник должен был дрогнуть от такого ошеломляющего звука.

У сержанта была небольшая проблема с долговязым рыжим пареньком по имени Кромарти, который стоял в ряду передо мной примерно в полутора метрах правее. Видимо, до Кромарти не доходил смысл последнего движения.

– Давай, старина, – сказал сержант однажды. – Вложи немного злости! Ты должен звучать, как убийца. А ты мямлишь, как фея-крестная.

Кромарти попытался, но было заметно, что он смущается. Он дернулся вверх, развел руками, будто извиняясь, и что-то промычал.

Сержант почесал голову.

– Нет-нет, старина! Ты должен выложиться! – Он огляделся вокруг. – Вот ты, Девлин, иди сюда и покажи, как это делается.

Девлин, улыбающийся ирландец, вышел вперед. Крик был кульминацией в распорядке его дня. Он на секунду расслабленно застыл, потом без предупреждения бросил себя высоко в воздух, растопырив руки и ноги, откинул голову назад, и из его разинутого рта раздался ужасный звериный рык.

Сержант от неожиданности отпрянул.

– Спасибо, Девлин, отлично, – сказал он слегка дрожащим голосом, а затем повернулся к Кромарти. – Видите, чего я хочу? Именно этого. Так что продолжайте над этим работать.

Кромарти кивнул. У него было длинное серьезное лицо, и на нем легко читалось желание угодить. После этого мне приходилось видеть его каждый день, и он, несомненно, добивался все новых успехов. Его стеснительность постепенно исчезала.

Казалось, сама природа улыбалась нашим стараниям, поскольку рассвет великого дня встретил нас голубым небом и теплым солнцем. Каждый курсант, вышедший на площадь, был подготовлен индивидуально. Каждый отмылся в бане, подстригся, получил безукоризненно-белую майку и трусы. Мы стояли в молчании в шеренгах перед свежевыкрашенной дверью «Гранд-отеля», а на балконе над ней солнце играло на бронзовой кокарде маршала ВВС.

Маршал стоял в центре группы высших чинов Королевских ВВС из Скарборо, а в одном из углов я увидел нашего сержанта в белом мундире, причем грудь его подалась вперед сильнее обычного. Внизу под нами отдельными огоньками светилось море, а его золотой залив глубоко вдавался в отвесный берег.

Сержант поднял руку. «Би-и-ип!» – раздался свисток, и мы начали.

Вообще, есть что-то захватывающее в том, чтобы стать частью машины. У меня возникло чувство единения с руками и ногами вокруг меня, которые двигались в такт с моими. Это не требовало никаких усилий. Всего мы должны были проделать десять упражнений. Мы закончили первое и застыли на десять секунд. Затем прозвучал свисток, и мы продолжили.

Время летело слишком быстро. Я упивался своим совершенством. В конце девятого упражнения я замер по стойке смирно в ожидании свистка, считая про себя секунды. Ничего не шелохнулось, тишина была полная. И вдруг из недвижной шеренги – неожиданно, как взорвавшаяся бомба, – Кромарти, стоявший передо мной, прыгнул вверх, размахивая руками и мотая рыжей головой, и издал ужасающий вой. Он вложил в прыжок столько сил, что мне показалось, он не вернется на землю, а эхо от его вопля разносилось по площади даже после того, как он приземлился.

Кромарти наконец сделал как надо. И крик был таким же воинственным и прыжок таким же высоким, как того требовал сержант. Загвоздка заключалась в том, что он сделал это чуть раньше, чем надо.

Когда сержант свистком приказал начать десятое упражнение, многие не расслышали его в возникшем шуме, а некоторые просто были в шоке и вступили с опозданием. Короче, все рассыпалось, и окончательный крик прозвучал печальным похоронным звоном. Я смог подпрыгнуть сантиметров на десять, но издать клич у меня уже не было сил.