— Разберутся, — многозначительно пообещала товарищ Ткач, — а пока на́ вот, держи корреспонденцию, а то не улыбается мне снова у вас под дверями закрытыми прыгать. Что за люди? Ни КПП, ни пропусков, не прорвешься к вам без тарана.

И, продолжая ворчать, отправилась к Остапчуку. Анчутка повертел в руках конверт:

— Кременецкое шахтуправление… ох и славный город! Старый-престарый, весь в камне высечен, на окраине гора какой-то королевы — и крепость наверху. Ох и полазили мы там — любо-дорого вспомнить. Винишко, опять же…

Сластена Анчутка не закончил: в коридор вышли товарищ Ткач и Остапчук, который, продолжая начатый разговор, втолковывал женщине о том, какое огромное значение имеет ее, Ткач, служба, и по этой самой причине ни в коем случае нельзя впадать в отчаяние и тем более грозить наложить на себя руки.

— …все мы, дорогая моя товарищ письмоносица, должны на износ работать. На том свете отоспимся, — сулил Иван Саныч, выпроваживая растаявшую Ткач и прикрывая за ней дверь.

Проходя мимо пацанов, резко остановился и прошил бдительным взглядом:

— Это еще что у тебя? Дай, — и прежде чем Яшка успел спохватиться, выхватил у него письмо. — Кременецкое шахтуправление, вот как.

— Иван Саныч, как не стыдно! Отдайте, — Анчутка вцепился в конверт, потянул к себе, — что за дела? Это ж военная тайна.

— Кибальчиш, тоже мне! У вас все военная тайна, кругом таинственность! — проворчал сержант. — Да забирай, можно подумать…

Саныч не договорил, открылась дверь, Акимов позвал:

— Товарищ сержант, на минуту.

Остапчук скрылся в кабинете.

Колька напряг слух, но дверь была закрыта плотно. Минут через пять она отворилась, вышли Остапчук, Акимов и полковник Константинер. Последний, пожав им руки, благодушно продолжал разговор:

— …нет так нет, вы правы со своей точки зрения.

Он коротко и строго глянул на Анчутку, но и рта открыть не успел, как Яшка-подлиза шелковым голосом поведал: «Это нам, товарищ полковник», и, постукивая хвостом, протянул конверт.

— Пройдемте, — принимая депешу, приказал полковник, — для вас воспитательная программа. О скромности в быту.

Они ушли, Акимов похлопал Кольку по плечу:

— Для тебя тоже вопрос, товарищ поднадзорный. Начнем с главного: ты почему училище прогуливаешь? Что ли все науки осилил?

— Помогаю я.

— Не числишься в увээр, так что нечего там ошиваться! Военный объект, — решительно заявил Палыч.

Колька возмутился:

— Это что значит, товарищи? Нельзя мне работать, что ли? Для семьи лишнюю копейку!

Неузнаваемый Акимов гаркнул:

— А ну цыц, рвач! Степуху получаешь, батя с мамой зарабатывают, а тебе все мало! В общем, так: еще раз я тебя увижу на этих стройках века — влеплю нарушение режима, понял?!

Колька хотел ответить, накипело на душе, и много, и по делу, и все-таки здравый смысл, народившийся и уже достаточно закаленный, приказал: закрой рот и уходи. Так он и сделал.

Когда дверь за ним закрылась и сам он, яростно пиная все, что под ботинки попадалось, ушел, Остапчук все-таки заметил:

— Серега, не крутоватенько ли?

— А что с ними нянчиться? Развели тут колонию макаренковскую, трудовое воспитание! — огрызнулся Сергей. — Какого лешего Пожарский в этом болоте ошивается? Что эти болваны там делают, Яшка, Андрей? На каком основании, позволь узнать, развел он тут батьковщину?

Саныч, понимая, что дело не в том, кто что развел, а в том, кто товарищу Гладковой цветы-конфеты таскает, благоразумно молчал.

— И этот Константинер хренов приперся, своих выручать. «Товарищ, войдите в положение…»

— Так у Тамарки-то получилось, — не выдержав, усмехнулся Остапчук, — что ж, ей можно, а ему нельзя? К тому же все-таки не факт, что кузнецовские бузу начали. Четверо-то против восьмерых.

— Не начали они, кто спорит, но порезаны-покалечены-то фабричные, — упрямился Акимов.

— Что им сделается, небось зашили уже и выставили на мороз, — делано-нейтрально заметил сержант, размышляя о другом, — и пошли они, солнцем палимы, кто отсыпаться, кто водяру хлестать. Причем в хоромах, которые им те, что у нас сидят, ремонтировали.

Тут он зачем-то вытащил платок, развернул, потом опять сложил, разгладил, уложил обратно в карман и закончил:

— Парадокс, а?

Сергей удивленно посмотрел на старшего товарища: какой-то Саныч чрезмерно задумчивый, не так, как обычно, после полноценного ора. Акимов осторожно призвал к порядку:

— Хорош философию разводить. Вот пусть Сорокин с этим хреном разбираются.

Остапчук быстро глянул на него, как недоверчивый попугай, соображающий, нет ли подвоха в протянутом сухаре, но снова промолчал. Лишь потом, когда с трудов праведных чаи гоняли, решился поделиться сомнениями:

— А ведь странно, Серега. Который месяц они у нас, а ка-пэ-пэ нормального оборудовать не могут. Войти же невозможно.

— Есть более важные дела…

— И партячейки нет, и комсомольской организации. А Ванин утверждает: казначей Павленко распространял среди вольнонаемных рабочих облигации госзайма, деньги получил, а сами облигации так и не выдал.

Сергей потряс головой:

— Погоди, погоди! Это-то ты к чему?

— А кто его знает. К слову пришлось.

…Появившийся Сорокин выслушал доклад, чему-то двусмысленно поухмылялся, бумажками пошуршал и предписал:

— Военных отпустить.

— Как же, товарищ капитан, а потерпевшие…

— Потерпевших нет.

Остапчук охнул:

— Куда делись?

Николай Николаевич прищурился:

— Чего перепугался так, Иван Саныч? Сообщили на работу, они и отвалили обратно, в родные колхозы, шти лаптем хлебать. Рассчитали их, и шабаш, без претензий, без заявлений. Как ничего и не было.

Остапчук, красный, как буряк, ушел, ворча про блат и полное безобразие. Акимова Сорокин придержал:

— Сергей, тут из прокуратуры запросик пришел, с просьбой проверочку провести. Видишь ли, увээр номер семь выполнял работы для Кременецкого шахтуправления, и выполнил, что не может не радовать. Утверждают, что позабыли военспецы трактор вернуть.

Ушедший Остапчук всунул голову в кабинет:

— Какого-какого управления?

— Кременецкого, а что?

— Ничего, — отозвался Саныч и ушел окончательно.

Акимов спросил:

— Что за трактор?

— Обычный трактор, СТЗ, сорок четвертого года выпуска, номер двигателя девяносто три. В общем, наведайся в часть и глянь, что да как в гараже. Выполнять.

— Есть.

Глава 12

Наученный предыдущим горьким опытом, Акимов отправился прямо в школу. И поскольку никого знакомого, заслуживающего доверия, по пути не встретил, зашел скрепя сердце в библиотеку. Оля поприветствовала его с ледяной вежливостью и не отрывая глаз от заполняемых каталожных карточек:

— Здравствуйте, Сергей Палыч. Давно не виделись.

— Да уж, — буркнул он, — как сами-то?

— Вашими молитвами.

— Я не молюсь.

— Так и мы неважно. Вам, собственно говоря, что надобно?

— Оля, погоди, не ершись, — попросил Акимов. — Что у вас случилось, почему неважно?

Она подняла наконец глазища, прищурилась:

— А с чего важно-то должно быть, товарищ Акимов? Легко разве, когда человек сперва вертится вокруг, как, простите, кот вокруг сметаны, слова правильные говорит, что-то