хотя бы мухой на стене, чтобы увидеть, что тут происходило в прежние времена.

Я быстро, буквально за какую-то секунду, еще раз окидываю взглядом помещение, в котором нахожусь, и пытаюсь представить себе то, что описала моя собеседница: роскошную вечеринку, женщин в ослепительных платьях, щегольски одетых мужчин, курящих сигареты, вставленные в длинные мундштуки. Что и говорить, все это невероятно далеко от того, что доводилось видеть в реальной жизни мне, но я не сомневаюсь, что Колетт идеально вписалась бы в подобную картинку.

Тем временем Колетт изучает меню. В «Очаге» она так и не получила заказанный ею салат капрезе и сейчас, как я полагаю, голодна. Я незаметно отодвигаю в сторону барную карту.

Появляется официантка. Она в дизайнерском зеленом платье чуть ниже колена и золотистых туфлях с ремешками и на высоком каблуке. На одной из ее рук я вижу сразу несколько браслетов. Все это совершенно не похоже на униформу, которую я носила в «Очаге».

– Сегодня у нас скидка на большие бутылки шампанского, – говорит официантка. – Принести вам одну?

– Звучит замечательно, – говорит Колетт. – И еще что-нибудь перекусить – на ваше усмотрение. Что-нибудь вкусное – несколько вариантов.

Когда официантка отходит от нашего столика, я, глядя на Колетт, многозначительным тоном интересуюсь:

– Вы уверены, что нам следует пить алкоголь?

Миссис Бэрд не обращает на мои слова никакого внимания. Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, она, слегка подняв голову и плотнее сжав губы, подставляет лицо солнечным лучам.

Через какие-то несколько секунд официантка возвращается с шампанским и ведерком, наполненным льдом. Она со звонким хлопком эффектно открывает бутылку и разливает в бокалы искрящееся вино. Колетт пододвигает оба бокала ко мне и говорит:

– Это все вам.

Выходит, мне предстоит в одиночку осушить большую бутылку шампанского? Что ж, по крайней мере, хорошо, что в этом случае сама Колетт пить не будет.

Следующие несколько минут проходят в неловком молчании. Я отпиваю из бокала глоток, потом еще один и чувствую, как мои нервы начинают понемногу успокаиваться. По телу разливается приятное тепло.

– Я хочу вам кое-что показать. Нечто особенное, – говорит Колетт и достает из сумочки какой-то предмет, держа его в крепко сжатом кулаке. – Мне это очень дорого.

Я наклоняюсь вперед, но по-прежнему ничего не вижу, потому что пальцы Колетт все еще плотно сжаты. Затем она начинает разгибать их – по очереди, один за другим.

Я вижу локоны светлых волос.

Вплетенную в них розовую ленту.

– Я всегда ношу это с собой.

Я еще ближе придвигаюсь к Колетт – да, это волосы.

И в тот самый миг, когда я понимаю, чьи они, миссис Бэрд подтверждает мою страшную догадку:

– Да, это волосы Пэтти.

Я чувствую, как шампанское, забурлив у меня в животе, вот-вот польется обратно.

Глава 19

Колетт, держа в руке светлые пряди волос, гладит их.

– Она такие красивые, правда? Такие шелковистые. У Пэтти чудесные светлые волосы – вы наверняка никогда не видели таких у детей. Они просто невероятные, – говорит моя собеседница. Похоже, она снова впала в некое подобие транса. – Я так люблю свою Пэтти, что всегда ношу эти прядки с собой. Хочу, чтобы она всегда была рядом.

Я стараюсь не смотреть на предмет в руках Колетт, но у меня это не получается. Она продолжает поглаживать волосы, словно живое существо, как будто она гладит по голове девочку, сидящую у нее на коленях.

– Когда Пэтти нет рядом, это меня как-то успокаивает, дает мне ощущение комфорта, – говорит Колетт. – Слава богу, что Паулина сегодня согласилась посидеть с ней – она сказала, что будет просто счастлива это сделать. Девочка все еще плохо себя чувствует. Бедная малышка! В общем, если мне приходится отправиться в город – например, вызвать шофера и поехать искать вас, – поясняет миссис Бэрд и весьма выразительно смотрит на меня, – то у меня всегда есть с собой частичка Пэтти.

Тут Колетт ненадолго замолкает и склоняет голову набок, словно хочет дать мне время, необходимое для того, чтобы как следует понять ее слова, а затем продолжает:

– А если я по каким-то причинам хоть немного нервничаю или не уверена в том, что все делаю правильно, ощущение волос Пэтти в руке меня успокаивает. Можете себе представить – несколько прядей волос способны творить чудеса. Я чувствую, что она со мной. Да, со мной. Мой самый любимый человечек на всем белом свете. В июле этого года ей исполнится четыре года.

Меня вдруг пробирает озноб. Я больше не чувствую тепла солнечных лучей, заливающих террасу. Колетт повторяется, говорит одно и то же. Она совершенно не осознает, что уже рассказывала мне о своих чувствах к Пэтти во время собеседования. И тут до меня доходит – в этом и состоит проблема. Колетт проживает свою жизнь в некой временно́й петле. Каждое утро в ее сознании все словно обнуляется, и она снова и снова говорит примерно одно и то же – а потом, на следующее утро, все начинается сначала.

Внезапно меня осеняет – получается, что во время собеседования, когда Колетт держала что-то у себя на коленях, это были те же волосы Пэтти. Видимо, благодаря этому она чувствовала, что дочь находится рядом с ней.

Да, те же самые светлые пряди. Видимо, это ее талисман.

– Хотите подержать их? – внезапно спрашивает Колетт и сует волосы мне в руку.

Я отодвигаюсь назад, но Колетт это нисколько не беспокоит – похоже, она просто этого не замечает.

– Ничего, все в порядке, – говорит она. – Возьмите. Они такие мягкие – вот увидите.

И миссис Бэрд снова протягивает мне то, что для нее – святыня, реликвия.

Я чувствую, что вот-вот закричу.

Неужели она в самом деле постоянно носит это с собой двадцать лет?

Все мое тело сковывает ужас. Когда светлые прядки касаются моей кожи, мне хочется отдернуть руку и отбросить их, как будто мне всучили горячую картофелину. Сдержавшись, я возвращаю волосы с розовой лентой Колетт, но не могу просто передать их ей, а подталкиваю их пальцами по столу в ее сторону.

К столику опять подходит официантка, и ее зеленое платье волнами колышется вокруг ее тела. Я с облегчением перевожу взгляд на нее. Она ставит на стол поднос с легкими закусками, разложенными по тарелкам: тосты с авокадо и копченым лососем, роллы из тунца и салата-латука, сэндвичи с дыней и вяленой ветчиной на тонких хлебцах, посыпанные листиками мяты.

– Отлично, – произносит Колетт и радостно потирает руки. Официантка снова наполняет мой опустевший бокал шампанским.

– Пожалуйста, – приглашает Колетт и указывает на закуски. – Угощайтесь.

Мой живот протестующе урчит.