Под пристальными взглядами очереди Сашок и Настя нырнули в стальные двери клуба, где уже более обходительные охранники осматривали сумки и портфели, которые надо было потом сдавать в гардероб. Тут образовалась еще одна очередь, в которой пришлось постоять и счастливчикам.

И они сразу окунулись в пространство живого англоруса. (Так, с ударением, конечно, на втором слоге, Сашок называл странный язык, на котором отчасти сознательно, а отчасти уже не отдавая себе в этом отчета разговаривали друг с другом долго живущие в Британии соотечественники.) Сашок мечтал когда-нибудь на досуге написать популярное исследование о том, чем англорус отличается от руглиша — русско-американского языка Брайтон-Бича. Очень занимательная могла бы выйти книга!

Но до сих пор Сашку было не до филологических изысканий — то на беспощадного индийца мистера Сингха в издательстве надо было пахать, зарабатывая на хлеб насущный, то вот с Настей необходимо было отправиться в этот страшноватый ночной клуб. «А почему, собственно, необходимо? В чем вообще надобность этого мероприятия?» — поинтересовался внутренний голос. «Надо, и все, — строго оборвал его Сашок. — И вообще, сейчас некогда, потом поговорим».

Внутренний голос обиделся и замолчал надолго.

Зато кругом хватало других, чужих, громких голосов. Можно было даже бы сказать, что вокруг стоял гомон, в котором Сашок с трудом разбирал доносившиеся до него со всех сторон обрывки чужих разговоров. Вон долговязый и вертлявый блондин шествует под руку с двумя развеселыми девицами во всем черном, рассказывает им что-то невероятно смешное, периодически приговаривая: «Кул, кул, конечно, кул! Не парьтесь, би хэппи!» Кавказской внешности джентльмен уговаривал свою бледную спутницу не ходить больше в «факин Гэп», потому что «ничего там нет такого прикольного, боринговый шоп». Кто-то еще за спиной Сашка объяснял приятелям, что давно не был в клубе, поскольку весь месяц «был болен, как попугай». А обладатель нежного тенора почему-то с гордостью докладывал, будто хвастался: «Моя сестричка слетела с ручки!»

Тем временем в гардеробе наяда с роскошными золотыми волосами осведомлялась у подружки, не может ли она «поборовать» у нее зеркальце. За ее спиной маячил очень высокий и худой, наголо обритый тип, жаловавшийся кому-то на грубияна Семенова. «Представляешь — он просто взял и закрыл на меня дверь!»

«Вот все эти странные люди — они не англичане еще вовсе… но, может быть, уже и не совсем русские… Ведь язык — это самое главное, что тебя определяет. Если ты говоришь, а значит и думаешь на таком вот уродском англорусе, то кто ты есть тогда?» — грустно размышлял Сашок.

Сам он отчаянно боролся с этим опасным смешением в себе. Но все равно оно происходило. Стоило расслабиться, мозг норовил подменить какое-нибудь русское слово английским… Он понимал, что идет болезненный, даже ужасный процесс превращения в англичанина, процесс, который почти наверняка так и не завершится до конца его жизни. Это у Кафки — Грегор Замза заснул человеком, а проснулся утром сразу совершенным жуком. А в реальности превращение из одного вида в другой идет очень долго и мучительно. И подавляющее большинство так и останется ни тем и ни сем. Застрявшими в промежуточном состоянии. Русанглами какими-то. И там, на этой ничейной земле, бывает довольно холодно и одиноко.

Где-то Сашок вычитал, что англичане не нравятся жителям Швейцарии. Тем кажется, что жители Альбиона — недоделанные или испорченные швейцарцы. Но по-настоящему противоположный англичанам тип — это русские. «Тогда отчего же нас с давних времен так тянет к ним?» — спрашивал себя Сашок. Может быть, потому, что противоположности притягиваются? Или оттого, что в глубине души мы чувствуем, что англичане устроены правильнее, нам самим хочется такими быть — свободными, но уважающими традицию и закон. Вот только чуть-чуть, самую малость разбавить бы их нашим фатализмом, разухабистостью и лихостью — совсем было бы хорошо!

Еще Герцен возмущался: какие они конформисты, эти англичане! И с тех пор об этом английском качестве было много желающих поговорить. Хотя и с конформизмом все при ближайшем рассмотрении оказывается не так просто. Они действительно любят соблюдать ритуалы, для них свят командный дух школы, футбольной команды, клуба и т. д. Но в том-то и великий парадокс английского сознания, что именно эта «клубность» означает, что они решительно отвергают централизованную регламентацию, попытки выстроить всех под один ранжир. Отсюда — сложность устройства английского общества, даже в некоторых случаях — ощущение некоего «броуновского», почти хаотического, движения, разнонаправленных тенденций, которые диковинным образом складываются в конце концов в какой-то усредненный многослойный пирог.

Англичанин гордится, с одной стороны, своей свободой, а с другой — верностью традиции, ритуалу, коду. А в России считается особым шиком нарушать все правила и законы — но так, чтобы не попасться. Универсальное объяснение: «Это же Россия!», и кто этого не понимает, тот дурень или иностранец.

Глядя на весело и быстро поглощающих спиртные напитки соотечественников, Сашок вспомнил еще одно свое наблюдение.

— Вы заметили, Настя, — сказал он, — что русские пьют иначе, чем англичане?

— Нет, не успела… но наших, конечно, никто в мире не перепьет! — с гордостью отвечала она.

— Нет, нет, я другое имею в виду! Не количество, а стиль. Главное, чего наши не умеют, — это предвкушать удовольствие от выпивки. Посмотрите: англичане садятся за стол в пабе — или выстраиваются в кружок. Наслаждаются красотой — вот кружка с «Гиннесом», или темным элем, — черный конус с белой каемочкой. А вот другая — золотистая, тоже с белой лентой пенки.

— Да у них и кружек нормальных нет…

— Да, да, это специальные стаканы — пинты или полупинты, названные так в соответствии с объемом. Но не в этом дело. А в том, что сидят или стоят они с этими стаканами, и на лицах — такое блаженное расслабление… такое предчувствие радости… Они любуются пивом, иногда, я замечал, как бы ласкают его — касаются стекла стаканов пальцами — нежно так. Беседуют неторопливо, а на лице — сладострастное предвкушение. Редко-редко делают маленькие, аккуратные глоточки. Точно так же и дамы, после тяжелого дня беготни по магазинам или более серьезным делам, садятся выпить чашку чая — и тоже демонстрируют блаженное предвкушение. А наши этого не умеют категорически.

— А ты что, научился уже? — спросила Настя.

— Да нет, куда мне… Я, наверно, никогда не избавлюсь от привычек… К алкоголю я равнодушен, но если уж приходится компании ради принимать на грудь, то пью быстро, большими торопливыми глотками. Даже, можно сказать, судорожно. Как будто надо избавиться от отравы как можно скорей. И чаем вечно обжигаюсь. В общем, далеко мне до англичан.

— Ну и черт с ними, — решительно подвела итог дискуссии Настя. — У всех свои традиции, и нечего по такому поводу горевать.

А Сашок только покачал головой. После продолжительной паузы сказал:

— А вообще мы настолько различны, что взаимодействовать бывает трудно… Мне тут пришлось один раз подменять одного знакомого переводчика на переговорах между двумя медийными компаниями — английской и русской, так очень было трудно, потому что они совсем по-разному понимают свой бизнес. А отсюда — взаимное недоверие. И на переводчика смотрят тоже подозрительно: может, это он путает? Но это что… я тут читал недавно в одной книге, что открытие второго фронта во время последней мировой войны чуть не сорвалось из-за англо-русского взаимного непонимания.