Надежда нанимает третьего бариста — Костика, молодого парня с такой широченной улыбкой, что его вечным прекрасным настроением заряжаются даже самые хмурые гости «Пенки», едва колокольчик над дверью возвещает об их прибытии. И краш на него тоже ловят: Надя определённо знает толк в привлечении клиентов. Впрочем, посетителей в кофейне и без того с каждым днём становится всё больше и больше, и по выходным мы снова выносим столы, стулья и обогреватели на улицу, чтобы разместить всех. Костика и взяли на работу, дабы кофе в «Пенке» лился полноводными реками, а не обрушивался безумными цунами, когда у барной стойки собиралась очередь, а отважные бариста крутились на месте с дикими глазами.

Однако у этой троицы случается какая-то химия, и зарисовки их будней, когда меланхоличный Ярослав утверждает, что лучший американо заваривается в кемексе, бойкая Рита перебивает его, требует дать ей джезву и два зёрнышка чёрного перца, и тогда она научит их всех жизни, а улыбающийся Костя в это время жонглирует портафильтрами, кажутся настолько яркими и забавными, что с моей лёгкой руки превращаются в сериал в соцсетях «Пенки» и быстро набирают поклонников.

Пока Ярик обучает Костика премудростям наших специалитетов, я нахально подсматриваю и тоже стараюсь всё запомнить, и это вдохновляет Надежду на нововведения. Несколько дней интенсива, и теперь все сотрудники «Пенки», включая фею чистоты Гульназ, в случае апокалипсиса могут подать гостю последнюю чашечку кофе и сделать простенький сэндвич. Моя неуёмная страсть к покорению новых рабочих горизонтов громче всех вопит от радости, и я даже пару раз с удовольствием надеваю передник бариста с кожаными ремешками и встаю за стойку. Варю посетителям кофе, укладываю на тарелки десерты, а потом пишу сумасшедшие истории для инстаграма.

Иногда я засиживаюсь в «Пенке» совсем допоздна — так, что даже получаю от Майи Давидовны картонку с ужином навынос, которыми она балует всю смену. Бывает, что я перемещаюсь из зала на диван в подсобку, и мы с Надей начинаем болтать о ерунде, чтобы разгрузить мозг, но среди ерунды попадаются интересные идеи. И вот мы уже заказываем разработку приложения для накопления бонусных баллов, подключаемся к экоакции «Мой кофе в мою кружку» и составляем список мероприятий до конца года. Книжный клуб, чемпионат по настольным играм, поэтический вечер и даже мастер-класс по созданию ёлок из суккулентов. Последний выпадает честь провести мне.

А ещё иногда я хожу гулять по нашей красивой пешеходной улице, любуюсь зажигающимися вечером гирляндами, подсматриваю за прохожими, покупаю облачко сахарной ваты и приношу его в кофейню, где бариста тут же на него набрасываются, будто и не проводят целый день в окружении свежайших десертов ручной работы. Снимать паутину сладких нитей с густой рыжей бороды Ярослава становится нашим общим тайным удовольствием.

Эти две недели, наполненные новыми заботами и впечатлениями, с лёгкостью могли бы стать прекрасным завершением осени. Но идиллию бесцеремонно ломает Пётр.

Он действительно оставляет меня в покое. Абсолютно. Мы и видимся всего несколько раз. Как-то он заходит в «Пенку», когда мы с Ритой сплетничаем за барной стойкой. Здоровается, смотрит на всё, кроме меня, и прямым курсом направляется в служебные помещения. И если в этот раз я ещё жду какого-то подвоха, то через пару дней убеждаюсь, что между нами и вправду стена. Тогда мы практически сталкиваемся в дверях подсобки. Я выхожу от Нади, он заходит, но делает два шага назад, пропуская меня, мажет по лицу взглядом длиной в четверть секунды, произносит сухое «Добрый день» и терпеливо ждёт, пока я, опустив глаза, просочусь мимо.

И меня бы вполне устроил такой расклад, если бы не следующая встреча в воскресенье.

Я со своим свободным графиком ненадолго заглядываю в «Пенку» исключительно по зову сердца и ради контента — посмотреть, что учудят Рита и Костик, оставшись без присмотра Ярика. Надя приезжает на работу с дочерью, мечтая быстро решить всё самое срочное и неотложное и сводить ребёнка в кино, но срочное и неотложное не заканчивается, поэтому вскоре мы с Наташкой просто тусуемся в зале, обсуждая всякие важные девочковые вещи. Поливаем цветы: с моими регулярными визитами эту обязанность как-то незаметно переложили на меня и синхронно выдохнули с облегчением. Размышляем на тему, является ли Том Сойер подлецом, раз бросил свою невесту Эми Лоуренс, едва встретив Бекки Тэтчер. Договариваемся, что если мама Надя не освободится через полчаса, мы сбежим есть сахарную вату.

Но через десять минут после того, как мы с Наташкой скрепляем наш договор крепким женским рукопожатием, в «Пенке» появляется Пётр, легонько дёргает племянницу за косичку и тут же щекочет до хрюкающего хихиканья. Объявляет, что родственный десант прибыл и похищает любимую племяху, чтобы показать ей долгожданные мультики и прокатить на всех аттракционах до икоты. Наташка требует вату, я обещаю в следующий раз, и пока она бежит одеваться, Пётр говорит мне короткое «Спасибо, что присмотрела», разворачивается и идёт к бару быстрее, чем я успеваю промямлить своё невнятное «Угу».

Только пару ударов сердца я точно пропускаю. Потому что на Петре голубые потёртые джинсы, рыжие тимберленды и та самая красная куртка, в которой я впервые его увидела. Лохматый, с двухдневной щетиной и внезапно такой знакомый, почти родной, что мне нестерпимо хочется, чтобы он прямо сейчас, в эту секунду, просто улыбнулся мне краешком губ. Чтобы показал, что и я для него не чужая. Но Пётр лишь перекидывается парой слов с загруженной работой Надей, пока та выдаёт ему дочь на выгул, и уходит, так и не обернувшись. А толстая кирпичная стена, которую я выстроила между нами, отчаянно начинает крошиться.

А уже на следующей неделе превращается в руины.

Ноябрь заканчивается, за ночь город хорошенько так присыпает снегом, и я наконец перестаю противиться природе и меняю пальто на зимний пуховик. Добираюсь до «Пенки» и сразу же иду в подсобку, чтобы раздеться как полноправный сотрудник, а не гость, который вешает верхнюю одежду на крючки в зале. Надя уже сидит за рабочим столом и со скоростью звука набирает что-то на ноутбуке, а Пётр разговаривает по телефону, меряя шагами комнату.

Я негромко здороваюсь, проскальзываю в угол к шкафу, хватаюсь за молнию пуховика, но она не поддаётся: ткань подкладки зажевало. Ставлю сумку на пол и начинаю усердно дёргать за собачку, кряхтя и потея. Только всё это не приносит никакого результата, и я принимаюсь размышлять, насколько нелепо буду выглядеть, если стяну пуховик через голову, виляя всеми частями тела, словно гусеничка.

И тут ко мне подходит Пётр. Зажимает телефон плечом и, не отрываясь от разговора, берётся двумя руками за молнию. Выгибаюсь струной и задерживаю дыхание, наблюдая, как его длинные пальцы с острыми костяшками ловко колдуют над замком. Медленно двигают собачку, аккуратно вытягивают ткань, а мне хочется, чтобы они случайно соскользнули и задели мою шею. Прошлись невесомым прикосновением по щеке, запутались в волосах, приласкали и обожгли. Одного крошечного, мимолётного касания мне будет достаточно, чтобы снова ухватиться за ту тонкую нить, на обрывках которой я возвела стену.

Но Пётр лишь секунду спустя высвобождает зажёванный кусок ткани, перехватывает телефон рукой и отворачивается, а я делаю первый вдох, ловя носом стремительно растворяющиеся в воздухе крупицы аромата мокрых весенних дубов. Шепчу ему в спину «Спасибо», снимаю пуховик, вешаю его в шкаф и стремительно вылетаю из подсобки.