Пушилин остановился около лиственницы, взглядом пробежал вверх по стволу.

– Видишь дырку вон? – спросил у вставшего за спиной у него лейтенанта.

– Ну.

– Слазить нужно. Там бумага. План.

– Лезь.

– Подсади. Или давай я подсажу.

Начальник НКВД колебался, раздумывал, что лучше: сделаться самому подставкой Пушилину или же подняться на его плече. Явно ему не нравилось, не входило в его расчеты столь тесное сближение.

– По жерди заберись, – сказал он.

Не споря. Пушилин направился к кустарниковым густым зарослям.

– Постой, – окликнул Темушкин. Видно, ему пришло на ум, что отпускать далеко от себя вчерашнего подследственного не менее опасно, нежели становиться рядом. – Снимай сапоги, подсажу.

Лейтенант явно нервничал, голос звучал прерывисто. Пушилин, напротив, был в эти минуты совершенно спокоен. Чтобы его, сызмальства таежника, воина германской и гражданской, заматерелого лагерника, в поединке обыграл этот жердеобразный костолом‑пацан? Не бывать такому.

Может, не стоит рисковать, думал он, стоя на плечах у лейтенанта, нашаривая в дупле револьвер, освобождая из тряпицы. Вдруг да револьвер даст осечку, столько лет из него не стреляли. Не должен. В крайнем случае свалит Темушкина с ног, сцепятся в рукопашной.

Он посмотрел сверху вниз на недавнего своего мучителя, увидел черноволосую взлохмаченную голову. Обратил внимание на руки. Правая спрятана в кармане галифе.

– Что там? – нетерпеливо прозвучал голос лейтенанта.

– Сейчас…

Пушилин нащупал ребристую поверхность револьверного барабана, крутнул барабан. Он подался легко.

– Застряла тут, – нарочно громко проговорил Пушилин, так же на ощупь взводя курок. – Приподнимись чуть.

И в тот момент, когда лейтенант попытался встать на цыпочки, вынул из лиственничного дупла наган и, проворно опустив дулом вниз, нажал на спусковой крючок.

Оружие не подвело, выстрел грохнул.

Пуля угодила лейтенанту в темя, и он повалился набок в высокую траву. Пушилин ускорил падение, с силой оттолкнувшись ногами от плеч лейтенанта, спрыгнул на землю. Не мешкая, подскочил к Темушкину. Тот был мертв. Босой ногой перекинул пока еще податливое тело гэбэшника на спину, высвободил из кармана галифе руку. В ней был зажат револьвер.

Пушилина револьвер не интересовал. Сунув за пазуху свой, быстро обшарил Темушкина. Удостоверение, немного денег – трешек и пятирублевок – в нагрудном кармане и планшетка, пристегнутая к поясному ремню, – все, что имелось при убитом. Пушилин взял это. Часы, тикающие на руке, не тронул, только поглядел время: давно за полдень, начало третьего. Встав, недолго смотрел в неживое с открытыми остекленелыми глазами лицо.

– Дурак, – сказал негромко вслух, подумав еще раз, что Темушкин всерьез надеялся перехитрить его, выйти победителем в поединке с ним. Куда больше дурак, если впрямь рассчитывал получить от Пушилина долю золота, кануть, раствориться в необъятных землях России.

Подхватив свои сапоги, Пушилин пошел прочь от трупа, к шумливой речке. Ополоснув водой лицо, вымыл ноги, обулся. На прибрежный галечник вытряхнул содержимое темушкинской планшетки: пачка «Беломора» и коробок спичек, бланки ордеров на арест, в которые оставалось вписать лишь фамилии, свернутая газетка, листки исписанной бумаги.

Пушилин заметил листок, заполненный его почерком; рука невольно потянулась к этому листку. Прочитал не однажды повторенное ему адвокатом, затвержденное наизусть:

Начальнику краевого Управления НКВДЗаявление

Довожу до вашего сведения, что начальник М*** РО НКВД Темушкин А. В., носящий спецзвание лейтенант госбезопасности, утаивает от Соввласти 3 (три) пуда золота в слитках и монетах царской чеканки.

Кроме того, А. В. Темушкин до недавнего времени не раз хвастался, что родной его дядя приходится родственником и был очень близким другом И. Н. Смирнова, комиссара 5‑й Красной Армии, пред. Сибревкома, оказавшегося позднее ярым троцкистом, шпионом и антисоветчиком.

20 авг. 1936 г.

Пушилин читал, а в памяти невольно всплывала сценка, когда он написал и протянул эту бумагу‑заявление лейтенанту. Темушкин, чадя папиросой, щурясь от дыма, лениво подвинул ее к себе. Со словами: «Что‑то мало написал», – уставился на нее. Лицо его вдруг перекосилось, побагровело, он швырнул бумагу на пол, вскочил, дерганым движением расстегнул кобуру.

– Ты что, контра! – заорал. – Застрелю как собаку.

– Стреляй, – спокойно ответил Пушилин. – И бумагу порви. Только новую напишут. Неделю подождут и отошлют куда следует.

Лейтенант, тяжело дыша, ошарашенно смотрел на Пушилина. Опять от громкого его голоса зазвенели стекла в окнах кабинета.

– Идиот! Кто тебя научил?.. Думаешь, поверят этому?!

– Поверят. Быстрей, чем в главаря «Коалиции». Особенно если указать, где золото.

Начальник НКВД подошел к Пушилину, резко замахнулся. Удара, однако, не последовало. Он уперся руками в край стола, кликнул конвоиров, распорядился:

– В первую камеру!..

Как мучился, холодел от страха в одиночке Пушилин в нескончаемом ожидании! Боялся, дверь однажды распахнется и лейтенант со злорадной ухмылкой объявит: отыскались твои жена и сын. Хоть место, где хорониться им, не высовываться ни под каким предлогом, назвал надежное, корил себя: есть куда более укромные уголочки…

Теперь сомнения и главные страхи позади. Темушкин мертвый лежит под лиственницей, вотчина его – в сорока километрах…

Он давно, едва не с самой гражданской не держал в руках газет. Из любопытства, что пишут в них теперь, взял вытряхнутую из темушкинской планшетки. Свежая, за 26 августа, краевая газета.

«Врагов и изменников – к расстрелу!» – крупными буквами было напечатано во всю первую полосу.

«Пять дней в Октябрьском зале Дома союзов в Москве перед Военной Коллегией Верховного Суда СССР слушалось дело главарей и эмиссаров троцкистско‑зиновьевского террористического блока, – выхватывали строки отвыкшие от чтения глаза. – Вечером 23 августа Военная Коллегия Верховного Суда вынесла приговор. Зиновьев, Каменев, Смирнов и тринадцать других членов блока приговорены к расстрелу за террористическую деятельность и измену…»

Фамилия «Смирнов» была подчеркнута красным карандашом, и лишь на одной полосе подчеркиваний таких было не меньше двух десятков.

«В числе наиболее активных организаторов террористических ячеек, создававшихся в Советском Союзе, был Иван Смирнов…»

«В Берлине Смирнов установил связь с Седовым, сыном Троцкого. „Отныне, – сказал Седов Смирнову, – борьба против советского режима приобретает характер решительного наступления…“»