Исходя из этого, бюджет Сноудена создавался скорее по Гладстонову, чем по социалистическому шаблону. Он сократил налоги на продукты питания и выделил деньги на исторический закон Уитли об обеспечении жильем, по которому предполагалось построить 500 000 муниципальных домов для низкооплачиваемых рабочих. Однако лейбористский канцлер не желал увеличивать государственный долг, увеличив казенные расходы на борьбу с безработицей, упорно державшейся на отметке более 1 миллион человек. В ходе одной дискуссии на этот счет новый министр труда признался, что он не в состоянии «вытащить кролика из шляпы».

Тяжелая экономическая обстановка неизбежно порождала производственные конфликты. Политики-лейбористы, ранее сочувствовавшие рабочим протестам, теперь клеймили стачки как «вероломные» и «коммунистические». Им также пришлось отказать профсоюзам, некогда породившим партию, в исполнении их требований. Некоторые тред-юнионисты открыто бросали вызов правительству; Эрнест Бевин, глава профсоюза транспортных и неквалифицированных рабочих, отказался прервать забастовку, когда этого потребовал Макдональд. На задних скамьях палаты общин также росло недовольство. Даже члены парламента из среднего класса, вроде Эттли, испытывали разочарование, глядя, как их партии не удается проводить эффективную политику, и тревогу, наблюдая пренебрежительное отношение Макдональда к некоторым своим коллегам-пролетариям. К тому же испортились отношения кабинета и с либералами Асквита, а без большинства в нижней палате парламентская работа представлялась невозможной.

И все же к краху правительства привели не политические междоусобицы и не Асквит, а предполагаемые симпатии лейбористов по отношению к Советской России. Когда администрация Макдональда подписала торговый договор с этой страной и прекратила судебные преследования британского прокоммунистического журналиста, это вызвало шок и негодование. Однако это было ничто по сравнению с той яростью, которая последовала за публикацией письма от русского председателя Коммунистического интернационала, явно указывающего на вовлеченность британского правительства в коммунистическую деятельность. После публикации в Daily Mail этого письма, очевидно подделанного, истерия, спровоцированная «красной угрозой», распространилась по всей стране. Можно считать это одним из первых примеров влияния прессы на британскую демократию; в течение грядущего века оно станет еще более явным. Возникшие разногласия дали консерваторам повод для нападения на слабое правительство; Макдональд ушел в отставку, объявив новые выборы.

* * *

Позиции консерваторов на выборах 1924 года были более благоприятны по сравнению с прошлым разом, поскольку партия Болдуина сплотилась вокруг его протекционистской программы. Теперь лидер тори сделал еще один хитроумный ход, отказавшись от своей непопулярной таможенной реформы и лишив таким образом либералов традиционных избирательных антипротекционистских лозунгов. Он проницательно отверг идею разработать подробную политическую программу, а вместо этого сосредоточился на критике Макдональда и его министров. С помощью своих друзей в газетах тори внушили избирателям простую мысль: «голосовать за социалистов значит голосовать за коммунистов».

На выборах консерваторы получили 47 % от общего числа голосов и 67 % мест в нижней палате. Бывшие приверженцы либералов тысячами голосовали за тори; партия Асквита потеряла 75 % мест и теперь ограничивалась лишь 40 депутатами, причем сам их лидер не попал в число избранных. Кейнс предсказывал, что либералам больше не суждено формировать правительство и что партия отныне превратится в своего рода политическую школу, поставляющую идеи лейбористам и министров консерваторам. Черчилль вскоре переметнется к консерваторам, пройдя тем же маршрутом, что два десятилетия назад, только в обратную сторону. Его дезертирство из партии либералов можно понять: он не мог оставаться в этой среде, будучи идеалистом с намерением противостоять социализму и продвигать «консервативную демократию». К этому времени неспособность либералов отвоевать у лейбористов позиции главного оппонента тори проявилась со всей очевидностью: сторонники Макдональда повысили свою долю в общенациональном голосовании до 33 %.

Выборы 1924 года наконец принесли ту самую стабильность, обещанную консерваторами два года назад после ухода Ллойд Джорджа. Да, с тех пор парламент переизбирался трижды, на Даунинг-стрит сменились три премьер-министра, партии пережили две битвы за лидерство, но политические волнения в конце концов улеглись. Четкая линия фронта пролегла между консерваторами и лейбористами, которые вместе практически уничтожили Либеральную партию и свели на нет влияние ее эксцентричного гения Ллойд Джорджа. Две крупнейшие партии объединились под руководством талантливых руководителей, оба из которых имели за плечами опыт неудачной службы на посту премьер-министра. Предсказуемо в обозримом будущем тори будет доставаться больше власти благодаря превосходным ресурсам, поддержке прессы и причудам избирательной системы.

19

Где же партнер?

Шестидесятилетний Болдуин позиционировал себя как непритязательный сельский джентльмен. Мало кто сумел бы при первой встрече догадаться, что он происходит из семьи крупных промышленников. Лидер тори делал длинные паузы в разговоре, чтобы затянуться своей фирменной трубкой – символом викторианского сельского мира, образа, к которому Болдуин все время апеллировал. В этом канувшем в прошлое мире «пожилые джентльмены проводили дни, присев с трубочкой на бортик тачки», вслушиваясь в «звяканье молота по наковальне, доносящееся из деревенской кузницы». То была Англия до забастовок, газовых баллонов и распадающейся империи; общество, где каждый имел свое место и придерживался его. Болдуин верил, что народу имманентно присуща любовь к сельской местности и домашнему очагу. Англичане, думал он, склонны к ностальгии и консерватизму, который подразумевает такие добродетели, как благопристойность, скромность, справедливость и здравый смысл.

«Мастер Стэнли» притязал на средний интеллект, маскируя образование, полученное в Харроу и Кембридже. Выдающиеся умы, утверждал он, обычно неохотно следуют инструкциям. Опасно одаренные люди вроде Ллойд Джорджа ошибаются, считая, что проблемы можно решить, проявляя инициативу. Гораздо лучше не делать ничего, рассуждал премьер-министр, или осторожно реагировать на разворачивающиеся события. Промышленник из среднего класса таким образом выдавал себя за наследника Бэлфура и Солсбери; он как бы служил мостом между руководимой им плутократической партией тори и партией состоятельных землевладельцев, которую возглавляли его предшественники.

При передаче дел король побуждал Болдуина поскорее покончить с классовой войной, но того и не надо было побуждать. Он видел гармоничную Англию в духе Дизраэли, подобно «тори одной нации», тогда как предложенная им в 1923 году таможенная реформа выставляла его также «тори-демократом» на манер Чемберлена или Рэндольфа Черчилля. Он критиковал лейбористов за разжигание классовой борьбы и социального разделения, в то время как его партия выступала за «единство нации в интересах всех классов». В своих речах он предпочитал фокусироваться на объединяющих темах вроде «что значит быть англичанином» или «сельская местность», избегая противоречивых и разделяющих общество партийно-политических вопросов. Он также попытался оживить интерес народа к империи и создать устойчивые ассоциации между своей партией и общенациональными институтами – монархией и англиканской церковью. Болдуин обладал превосходными навыками управления, а также чутьем на правильный момент, незаменимым для хорошего политика. Этот намеренно держащийся в тени и нарочито среднестатистический англичанин точно знал, когда ударить по Ллойд Джорджу, самому влиятельному политику той эпохи.

* * *

Заняв