Дунька подняла голову - и по этому ее движению Архаров понял, что девка лихая.

Дунька решилась начать первой.

Марфа сама велела ей приголубить кавалера, который приятностью и любезностью не отличался, да и взгляд имел тяжелый. Марфа отдала ее, самую молодую, самую свежую, этому офицеру - да как еще при этом взглянула! Словно бы сожалела, что сама не может его ублажить. А он глядит букой… Неужто так всю ночь и проторчит у постельки? Ну, Марфа Ивановна… удружила…

Так, стало быть - ух! Как на Крещенье - в ледяную прорубь!

– Что, сударь? Или не хороша? - задиристо спросила Дунька-Фаншета.

– Хороша, - одобрительно сказал Архаров.

Девка ему и впрямь нравилась. Он только не знал, как ей это растолковать.

– Так что ж ты? - удивилась Дунька и распустила узелок на кружевной косынке. Косынка ей очень нравилась - обидно будет, коли этот насупленный кавалер ее сдуру порвет.

Сунув косынку в изголовье, Дунька сделала шаг - и оказалась совсем рядом. Оставалось только взять ее за плечи.

Все-таки ей было страшновато. Поди знай, чего от такого ждать. И потому Дунька опять вскинула голову, словно бы кинулась в атаку.

– Ну что ж, сударь?

– Больно ты шустра, - отвечал Архаров, несколько удивленный ее натиском.

– Ремесло такое, - тут же объяснила Дунька. - Марфа учила - кавалер всякий попадается, бывает такой, что семь потов с тебя сойдет, пока его в постель уладишь… да наладишь!

Архаров расхохотался.

Его детский смех обычно очень удивлял тех, кто слышал этот заливистый хохот впервые. Дунька невольно улыбнулась и засмеялась сама - так же искренне.

Под этот хохот он ее и завалил на постель.

И, пока он разгребал складки и оборки ее юбок, Дунька вдруг вздумала его приласкать. Не так, как ласкают любовника, жарко и пылко, порой вцепляясь ногтями, а почему-то - кончиками пальцев. Может, потому, что была безмерно благодарна ему за его радостный, все преграды разрушивший смех.

Она расстегнула пуговичку камзола, распустила шнурок, стягивавший ворот его офицерской полотняной рубахи, скользнула рукой под ткань - и замерла.

Никто и никогда не говорил еще Архарову, что у него изумительно нежная кожа.

Вот и Дунька промолчала… только трогала и молчала…

* * *

Архаров, обремененный своим имуществом, застегивая камзол, вошел в горницу и тряхнул за плечо задремавшего в кресле Матвея. Тот, укутанный по уши в епанчу, был похож на огромного красномордого спеленутого младенца, разве что без чепчика.

– Пора, едем.

Следовало бы поверх камзола перепоясаться офицерским шарфом, да кто ночью глядеть станет? Архаров вдел руки в рукава мундира.

– А что? Утро? - осведомился сонный Матвей.

– А ты до утра решился ждать, авось фриштыком угостят? Вставай, поехали.

Архаров не любил надолго оставаться там, где имел дело с женщиной.

– А Бредихин, а Медведев? - Матвей угрелся под епанчой и страсть как не хотел вылезать в прохладную ночь, садиться в седло, трястись целую вечность до Головинского дворца.

– Сейчас и до них доберусь, - пообещал Архаров.

Матвей поглядел в окошко.

– Так ночь же на дворе, Николаша… Нас до утра не хватятся… Остался бы с девкой, вдругорядь приласкала бы… экая ты чучела беспокойная…

Вдруг Архаров шагнул к окну и отвел занавеску.

– Гляди, зарево…

– Ну, пожар где-то, - проворчал Матвей. - Москва без пожаров не живет.

Он изучил остатки на столе, налил в стопку из бутыли, выпил, закусил недоеденным пирогом.

– Уж не наш ли бивак? - вдруг спросил Архаров.

– С чего ты взял? Вечно тебе мерещится…

Но Матвей уже давно понял - Архарову не просто так мерещится, и его подозрительности надобно доверять. Матвею всего лишь не хотелось подниматься.

Архаров выскочил из горницы и взбежал по лесенке в Марфину светлицу.

Марфа и Никодимка в розовом гнездышке, ожидая, пока гости управятся, играли в карты - в модную игру «ламуш», попросту - в мушку. Архаров ворвался без стука и первым делом оказался возле окна.

– Чего тебе, сударик? - осведомилась Марфа.

– Вон там, где горит, у нас - что?

– Почем я знаю? - удивилась вопросу Марфа. - Я тебе не московский полицмейстер.

Но Никодимка заинтересовался пожаром. Положив пять карт на столик рубашкой вверх, он встал возле Архарова.

– Где-то за Ивановской обителью горит… и крепко горит… большой домина, видать, был! Вот бы сбегать, поглядеть…

– Мать честная, Богородица лесная! - воскликнул Архаров. - Головинский дворец не в той ли стороне?

– Да в той, поди, - подумав, отвечал Никодимка.

Архаров сунул руку в карман, выдернул кошель, наугад набрал денег - тех, орловских! - швырнул на карты, и его как ветром вынесло из гнездышка.

– Бредихин, Тучков! - услышали Марфа с Никодимкой его голос. - Бросайте блядей! Наш бивак подожгли!

Тут же отозвались преображенцы, захлопали двери, застучали сапоги.

– Шпага моя где?! - заорал Медведев.

– Да вот же, на сундуке! - отвечала незримая Анютка-Жанета.

Архаров, подхватив епанчу, выбежал во двор, стал отвязывать лошадей.

Пес, который впустил гостей молча, как будто его и вовсе не было, вдруг возмутился, залаял, ему отозвались соседские псы.

Когда выскочил взъерошенный, с развившимися буклями, с совершенно распустившейся косицей, Левушка, Архаров уже был в седле.

– Матвея за руки, за ноги тащите! - перекрикивая брехливого кобелька, потребовал он.

В домишке грохнуло - не иначе, Матвея вместе с креслом уронили.

Но сборы были кратки - через несколько минут ночной московской улице пронеслись пять всадников в длинных и широких плащах.

Бредихин скакал впереди - он знал дорогу. За ним - Медведев, далее - Архаров с Левушкой, а замыкал кавалькаду сильно недовольный Матвей. Будь его воля - он бы ехал помедленнее. Но полковой конь, которого ему дали, имел свойственную почти всем лошадям привычку - делать все то же, что проделывает лошадь, возглавляющая бег. И коли гнедой под Бредихиным идет машистым галопом - то и карий под Матвеем будет делать то же самое.

Некоторое время всадники видели только стены домов да ночное небо со светлым заревом. Когда вылетели на берег Яузы, к мосту, - осознали размеры бедствия.

Дворец горел целиком, полностью, во всю длину и ширину. За деревьями парка, еще не облетевшими, преображенцы не видели всей суеты. Но понимали - каждая пара рук сейчас необходима.