Марфа усмехнулась.

– А что ж! - объявила она задорно. - Коли гость хорош, так я и сама не хвора принять! Особливо столь ядреного кавалера!

При этом недвусмысленно взглянула на Архарова. Он даже немного растерялся от такой отваги и такого комплимента - воображение представило ему диковинную картину: как они оба с Марфой, люди весьма в теле, валятся на постель, и тут же слышится треск ломающихся ножек…

Но он тут же справился с зародившейся было улыбкой. Сводне и полагается подпускать шуточки-прибауточки. Надо же - только в Москве и довелось услышать про себя: ядреный кавалер. Но так ведь оно и есть.

Архаров хмыкнул, укладывая меткое словечко в память. А Марфа, сделав этот прикидочный выстрел, занялась другими гостями.

– Милости прошу, сударики мои! - звала она к столу. - Девицы стосковались, пироги в печи перестояли!

– Пироги - это мне! - потребовал Матвей. - Да и вот что - девки-то чистые?

– Экий ты грубый, - заметила Марфа. - А как им чистыми не быть? Девицы ко мне прямиком из Франции прибыли, из города Берлина. Живут тихо, уж разве что какой хороший гость пожалует, дворянского звания, так я им позволяю беседой развлечь. Грязи набраться негде! Вот, извольте радоваться, Лизета!

Парашка встала перед Матвеем и сделала реверанс.

– Благородных родителей чадо! Графских кровей! Родители померли, родня сироту обобрала, я приютила. Вот Жанета, вот Фаншета, вот Лизета…

Она показала на Малашку, у которой только глазищи торчали над кружевным краем веера.

– Ты, тетенька, говори да не заговаривайся, - усмехнулся Архаров.

Марфа опять взглянула на него - и на миг Архарову показалось, будто перед ним противник со шпагой, взглядом мерящий расстояние.

Но противник тут же отступил, опуская клинок. И это Архарову понравилось - баба не глупа, видит, на кого можно наскакивать со своими шалостями, а на кого - нет.

– А они у меня все Лизеты! - Марфа рассмеялась. - Да садись ты, сударь, в ногах правды нет. Девки, тащите пироги!

– Надо же, кругом мор, а вы веселитесь, - сказал Бредихин. - Нет чтоб о душе подумать…

– Вот тоже проповедник нашелся! Нам теперь один закон - чума! - с почти настоящей беззаботностью выпалила Марфа. - Да и кормиться как-то надо.

– Чего ж раньше смерти помирать? - поддержал ее Архаров.

– Верно, сударь мой, молвить изволил. Недаром ты мне сразу полюбился, - объявила Марфа.

– Кто, я? - Архаров несколько ошалел от этого признания.

– Ты, сударик,- подтвердила Марфа. - Я вам что скажу. Девкам и старухам - тем подавай красавчиков. Молодым женкам - тем горячих. А коли баба не молода, да и не стара, то ей подавай норовистого. Красавчик красы лишится, горячий - остынет, а вот норов никуда не денется, с норовистым надолго разбираться хватит!

Архаров онемел от столь верного определения своей натуры.

Противник нанес-таки удар. Играючи, балуясь - и все же это было вторжение в архаровские пределы, чего он не любил.

Матвей расхохотался.

– Нашлась, Николашка, и на тебя управа! Раскусили, раскусили! - закричал он.

– Я чаял, до твоего венчания не доживу. А теперь хоть понятно стало, какая невеста на тебя польстится, - добавил Бредихин. - Что, раскрасавицы, я за норовистого не сойду?

– Ты, сударь, видать, из горячих, - льстиво сказала Парашка. - Садись к столу, вон туда, к Лизете, она у нас горячих любит.

– Постой, - удержал его Матвей, которому не понравилось, как Лизета-Малашка закрывает лицо.

Матвей подошел к ней, отвел веер, взял за подбородок, внимательно всмотрелся в лицо. Кожа чистая, гладкая, такой белила ни к чему. Зацепив пальцем, приподнял губу. Малашка от ужаса зажмурилась. Но и изнутри губ все было чисто. Матвей взял ее за руку, ощупал пальцы, локти - ничего не припухло.

– Садись, - позволил. - Тут вроде ничего, без подарочков…

– Грешно тебе, сударь, так-то, - сказала Парашка, принимая у Глашки блюдо с горячими и жирными пирогами. - Нас Марфа Ивановна как родных блюдет. Коли что - в тычки бы выставила. Мы только с благородным званием дело имеем.

– А знаете, как одна умная баба сказала? - спросил Архаров. - С попом - свято, с дворянином - честно, а с чувашином и грех - да лучше всех!

Он для визитов к девкам завел несколько таких присказок, даже с матерными словечками. Они позволяли начать ту краткую беседу, без которой заваливать девку в постель было вовсе уж неприлично.

Стали знакомиться, рассаживаться за столом, и Архаров приметил, как Марфа что-то этакое шепнула Глашке.

Он навострил ухо.

– В вашей комнате спит, - тихонько отвечала Глашка.

– Вперемежку, вперемежку! - командовал Бредихин. - Дама - кавалер, дама - кавалер!

– Я не кавалер, меня к пирогам! - требовал Матвей.

– Как же не кавалер? Это ты еще не разомлел! - бойко отвечала Марфа. - Пироги у нас простые, с кашей, с капустой, с рыбкой, да вот кувшинец с брусничной водой, да яблоки моченые, да, коли угодно, Глашка квашеной капустки с погреба принесет, да вот вам водка померанцевая, сама настаивала…

Архаров протянул руку, поймал Левушку, привлек к себе - ухом к губам.

– Ты, Тучков, вот что… - прошептал Архаров. - Пока я блядям буду зубы заговаривать, ты тут пошарься по закоулкам, авось чего приметишь. Тут у сводни много кто прятаться может. Пошел…

И Левушка, кивнув, за спиной Архарова тихонько выскользнул в дверь.

Коли по правде - он чувствовал себя неловко среди этих хватающих его, по локоть обнаженных, рук, которых у четырех девиц и одной сводни, как ему показалось, было поболее двух десятков.

Ему в Санкт-Петербурге доводилось бывать у своден - только там как-то устраивалось без лишнего шума, скоро и просто. Потом завелась некая вдовушка мещанского звания, охотно его принимавшая. Но вдовушка собралась замуж и временно сделалась недоступна. Потому Левушка и утешался образами неземных Глафир, играющих на арфах. Что его душе, кстати, было и ближе…

Поэтому поручение Архарова его даже обрадовало.

Левушка оказался в узких сенях, откуда наверх вела лестница. К счастью, он успел прихватить с собой свечу. Заслоняя ладонью огонек, он поднялся по лестнице. Там, наверху, обнаружил дверь направо и дверь налево.

Левушка достал уксусный платок, сквозь него нажал ручку правой двери, заглянул - там была совсем крошечная каморка, где лишь кровать и помещалась. Он нагнулся, приподнял покрывало - под кроватью никого не было. На стене громоздилась куча повешенных на гвоздь платьев, укрытая простыней. Левушка пошарил в ней - скрытого злоумышленника не обнаружил.

Оставалась левая дверь.

Левушка встал перед ней, прислушался - тихо. Сквозь платок нажал на ручку - отворилась…