сопровождении практически одинаковых, словно написанных под копирку писем с отказом. Как-то вечером я решила перечитать «Теплый прием». Мне вдруг подумалось, что, пытаясь «возвысить» свой стиль, я, наверное, забрела не туда и слишком уж далеко отошла от выигрышной формулы. С каждым прочитанным предложением я все больше и больше впадала в уныние. Даже в этом рассказе все было безжизненно и банально. На следующий день, не желая оставлять даже пепла в камине, я выкинула все «писательские» тетради в урну на тихой улочке в Мейда-Вейл.

Дней через десять после того, как я устроилась на работу в агентстве у мистера Браунли, папа привел в дом миссис Ллевелин. Разумеется, тому было разумное объяснение.

– Теперь ты работаешь, у тебя нет времени бегать по магазинам и стоять у плиты.

Я возразила, что трачу не так много времени на готовку. В наши дни получить полноценное питание проще простого: достаточно просто открыть пару-тройку консервных банок.

– О том и речь, – сказал папа, и я поняла, что ему совершенно не нравились те обеды и ужины, которые я для него сооружала. Да, я совсем не умею готовить, и за последние годы он сильно похудел. Но теперь, когда он добился того, что я все же устроилась на работу, у него появился предлог, чтобы заменить меня на хозяйстве кем-то более сведущим. Выходит, я подвела папу, и работа у мистера Браунли вдруг показалась мне глупой и совершенно бессмысленной. И еще мне подумалось, что после маминой смерти папа шесть лет не искал женского общества. Когда я была младше, мне даже в голову не приходило, что у отца могут быть определенные физические потребности (я имею в виду сексуальные запросы), но теперь я стала старше и искушеннее, и я понимала, что для еще не старого мужчины такие потребности были бы вполне естественны. Общество одобряет, когда дочь ухаживает за овдовевшим отцом и следит за порядком в родительском доме, но, если бы я стала заботиться о его плотских нуждах, это было бы недопустимо. С такими вещами мирятся в колониях, но в Англии так не делается.

Я сразу же невзлюбила миссис Ллевелин, и, осмелюсь предположить, она невзлюбила меня. Я понимаю, что в наш век равенства нельзя питать неприязнь к человеку только на том основании, что он родился в Уэльсе. Место рождения не выбирают (это случайность, достойная жалости, но уж никак не презрения), однако мне кажется справедливым, что, если ты проявляешь к кому-то терпимость, ему тоже следует постараться смягчить свои недостатки, обусловленные его происхождением. Однако подобные соображения нисколько не беспокоили миссис Ллевелин. Хотя они с мужем (ныне покойным) переехали в Лондон сразу после войны, она до сих пор не избавилась от акцента, и временами было совершенно невозможно разобрать, что она говорит. Пару раз я пыталась научить ее правильно произносить повседневные слова и расхожие фразы, но она оказалась плохой ученицей. Больше того, в нашу первую встречу она имела наглость сообщить мне, что ее фамилия произносится как «Ту-элин». «Тогда почему она так же не пишется?» – ответила я. И вдобавок ко всем прочим радостям, каждое ее действие сопровождается заунывным пением, словно она задалась целью не дать мне забыть о ее присутствии в доме. Зная, что я не могу ей указывать, я попросила отца сделать ей замечание, но его, кажется, лишь позабавила моя просьба. Должно же хоть у кого-нибудь в этом доме быть хорошее настроение, ответил он. Мне было обидно.

Это был первый из многих случаев, когда отец принял сторону домоправительницы против меня, и я решила, что сделаю все, что смогу, чтобы ее дискредитировать. Это оказалось непросто. Миссис Ллевелин, надо отдать ей должное, прекрасно готовит. Когда я возвращаюсь с работы, в доме уютно пахнет кипящим бульоном. Уже через пару недель после ее появления они с папой начали обращаться друг к другу по именам, и он упорно настаивал, чтобы она садилась за стол вместе с нами. Так не пойдет, чтобы она нас обихаживала как прислуга, сказал он однажды. Она теперь член семьи. Он посмотрел на меня, словно ждал, что я соглашусь с этим нелепым заявлением, но я лишь отодвинула тарелку и объявила, что мне надо следить за фигурой.

Миссис Ллевелин совершенно не соответствует образу, возникающему в голове при слове «домоправительница». Она отнюдь не дородная матрона. Да, у нее слишком румяные щеки (явный признак низкого происхождения), но при этом довольно приятные черты лица и изящная стройная фигура. Я сразу же заподозрила, что отец нанял ее не только, чтобы вести хозяйство, но и удовлетворять те потребности, которые невозможно удовлетворить с собственной дочерью. Я взяла в привычку ходить по дому в носках, чтобы неслышно подкрасться, когда они будут вдвоем. Однажды я их застала в папином кабинете. Миссис Ллевелин стояла за креслом отца, склонившись над его плечом. Его объяснение, что они проверяют домашние финансы, не развеяло моих подозрений. По ночам я оставляла дверь своей спальни чуть приоткрытой. У меня чуткий сон, так что любые ночные проделки разбудили бы меня сразу. Я подолгу лежала без сна и прислушивалась, не скрипнет ли дверь папиной спальни. Иногда я вставала и бродила по дому в ночной рубашке. Частенько захлопывала мышеловки, которые миссис Ллевелин расставляла в кладовой, или убирала печальные серые трупики, чтобы лишить ее удовольствия от победы. Ее отвращение к мышам было совершенно несоизмеримо с тем вредом, который они могли причинить.

В ней ощущалась какая-то пугающая жестокость, и мое стремление вбить клин между нею и моим отцом объяснялось исключительно заботой о его благополучии. Однажды утром, перед тем как уйти на работу, я положила на пол в прихожей банкноту достоинством в один фунт, спрятав ее за ножкой телефонного столика. Когда я вернулась домой, банкноты на месте не было. За ужином я как бы вскользь сообщила отцу, что, кажется, потеряла фунт. Искала повсюду, но не нашла.

– А мы-то думали, кто тут разбрасывается деньгами, – ответил папа. – Утром Маргарет нашла в прихожей.

Он достал из кармана мой фунт и протянул его мне. Когда миссис Ллевелин принесла десерт, он сообщил ей, что тайна раскрыта. Она ответила, что рада это слышать, но выражение ее лица явно давало понять, что она раскусила мой хитрый план. Я понимаю, что все это характеризует меня не с лучшей стороны. Надо признаться, я ревновала.

Когда я пришла к доктору Бретуэйту в третий раз, Дейзи сказала, что я могу сразу пройти в кабинет. Меня встревожило неожиданное отклонение