– Я умею водить машину… – Матиаш оборвал его:

– Ты не знаешь города, а, тем более, проходных дворов. Госбезопасность опомнилась, они начнут разворачивать войска… – Шмуэль вздохнул:

– Сюда может приехать мой отчим, доктор Судаков, он будет меня искать… – Беата кивнула:

– Я его слышала, на конференции в университете. Матиаш напишет на постаменте, где вас найти. Ваш отчим говорит по-венгерски, он все прочтет… – девушка забралась на водительское место:

– Садитесь. Вторая станция, на том конце парка, кажется, попала в руки… – она сочно выругалась, – в общем, госбезопасности. Мы поедем окраинами, так лучше. Не волнуйтесь, у меня есть оружие… – форд рванулся вперед. Шмуэль, невольно, пригнулся:

– Я отслужил три года в израильской армии, я лейтенант, – обиженно сообщил он, – стрелять я умею… – Беата ловко закурила:

– Это хорошо. У меня и гранаты имеются… – она кивнула на полевую сумку, – мой отец, – девушка помолчала, – полковник, в нашей армии… – Шмуэль поинтересовался:

– Вы ходили на конференцию историков… – темная бровь, в зеркальце, поднялась вверх. Она улыбнулась:

– Я сама историк, то есть будущий. Занимаюсь средневековой Венгрией… – машина свернула в арку, Беата сообщила:

– Мы едем на улицу Шандора Броди, к зданию государственной радиостанции… – Шмуэль спросил: «Зачем?». Девушка выпустила дым в окно:

– Будем атаковать радио, разумеется, по заветам Ленина… – издевательски усмехнувшись, она процитировала:

– Чтобы непременно были заняты телефон, телеграф, железнодорожные станции… То есть сейчас это радио, в первую очередь… – форд исчез в сумраке проходных дворов.

Чисто вымытую витрину кафе, с золочеными буквами «Сириус», обложили неизвестно откуда взявшимися мешками с песком. Итальянская машинка давно не шипела. Со стойки исчезли блинчики, с шоколадным соусом и торт «Эстерхази». На прилавок водрузили стальную урну с горячей водой и банку дешевого, кофейного порошка.

У входа в «Сириус» красовался трехцветный флаг с вырезанной дырой в середине и написанное от руки объявление: «Временный штаб восстания». Шмуэль, с микрофоном, в одной руке и переносной рацией, в другой, сидел на шатком стуле, слушая шепот Беаты. За окном метались лучи фонариков. Над головами толпы, темной громадой, возвышалось здание венгерского национального радио.

Час назад, в главный подъезд, вошла студенческая делегация. Ребята собирались потребовать доступа к эфиру. Шмуэль, обычно, не курил. Вынув сигарету из слегка дрожащих пальцев Беаты, юноша глубоко затянулся.

Отчим так и не появился на улице Шандора Броди, рядом с Национальным Музеем:

– Андраша тоже нет… – Шмуэль глотнул горький дым, – Янош сказал, что с площади у парка его отправили в подпольный лазарет. Он должен был оставить надпись на постаменте, указать дяде Аврааму, где меня найти…

Янош, будущий священник, входил в делегацию, о судьбе которой пока ничего известно не было. У Парламента осталась одна, работающая, передвижная радиостанция. Силы Национальной Безопасности блокировали площадь, заперев собравшихся людей в ловушку.

На коленях Шмуэль расстелил карту города. Угол улиц Доб и Румбах, с квартирой еврейской общины, и синагога Дохани, находились к северу от здания радио. С тем же успехом, они могли быть и на луне. Скауты, вернувшиеся из разведки, донесли, что на проспекте Ракоши, названном в честь бывшего главы Венгрии, выстроились грузовики с армейскими силами:

– Недалеко и до танков, – зло подумал Шмуэль, – русские тоже помнят заветы Ленина. Они отправят армию на мосты, разрежут город на две части, займут вокзал Келети… – у них была прокатная машина, с полным баком бензина. Шмуэль понятия не имел, где находится автомобиль, отчим, мать и вся семья. Локтем он почувствовал пистолет Беаты:

– Хорошее время мы выбрали для визита в Будапешт, но кто знал, что венгры восстанут именно сейчас… – Беата переводила ему разговоры на заседании штаба. Обсуждали штурм здания:

– Хватит ждать, – резко сказал кто-то из парней, – у госбезопасности есть слезоточивый газ, с минуты на минуту появится армия. Делегация пошла в здание без оружия, но у нас достаточно винтовок, надо раздать их людям… – винтовки напомнили Шмуэлю о партизанском отряде матери:

– Трофейные, немецкие и советские. После войны оружие припрятали, а теперь достали. Гранаты у Беаты ворованные, из русских частей… – девушка упомянула, что ее отец командует танковым подразделением, в венгерской армии:

– Он партизанил, – хмуро добавила Беата, – он старый коммунист… – коммунисты сидели и на радиостанции:

– Ребят могут расстрелять, прямо в здании, – крикнул кто-то, – надо штурмовать подъезд, строить баррикады… – Шмуэль велел девушке: «Переведи». Он выключил микрофон:

– Посмотрите вокруг, – спокойно сказал он, – баррикады полезны только в еврейском квартале, там узкие улицы. Будапешт похож на Париж, после перепланировки барона Османа. Бульвары и проспекты не приспособлены для баррикад… – кто-то отозвался:

– Падре прав… – узнав, что Шмуэль собирается в священники, ребята дали ему кличку, – коммунары, в прошлом веке, строили баррикады только в рабочих кварталах… – парень оглядел штаб:

– Надо делить толпу на регулярные части, выносить винтовки, начинать штурм… – в открытую дверь донесся истошный крик:

– Выстрелы в здании. Красные убили безоружных людей… – в декларацию студентов, с которой делегация пошла на радио, включили пункты о вступлении Венгрии в ООН и установлении в стране системы демократического социализма:

– Разрешение частного предпринимательства, гражданские свободы для населения, – вздохнул Шмуэль, – ничего радикального… – Беата дернула его за рукав грязной куртки:

– Включай микрофон. Передавай на площадь Парламента, что мы идем на штурм, говори западу правду… – Шмуэль не успел повернуть рычажок. Затрещали автоматные выстрелы, толпа заорала:

– Смерть красным мерзавцам… – Беата вскочила:

– Они стреляют с верхних этажей здания…

Зазвенело стекло, из разбитого окна радиостанции вывалилось что-то темное. Шмуэль похолодел:

– Труп. Они, действительно, подняли руку на безоружных людей… – из двери кафе, по цепочке, передавали винтовки. Ребята с ломами орудовали на мостовой, снимая трамвайные рельсы:

– На штурм… – скандировала толпа, – смерть красным, смерть русским… – в ночном небе плыло что-то белое. С улицы закричали:

– Они распылили газ… – вспыхнула факелом машина, Беата шепнула Шмуэлю:

– Оставайся здесь, веди трансляцию… – Шмуэль и сам не понял, как все случилось. Он успел услышать низкий вой:

– Танковый снаряд. Русские опомнились, ввели войска в город… – помещение кафе словно взорвалось изнутри. Выпустив микрофон, прикрывая телом Беату, он провалился в черноту подвала, в пролом среди разлетевшихся вдребезги половиц.

Циона потеряла счет времени.

В огромное окно светили огоньки Пешта, на той стороне реки. Они выключили свет в спальне. Горела одна лампа, с зеленым абажуром, рядом с низкой кроватью. Постельное белье, египетского хлопка, сбилось. Пахло тревожной лавандой, теплыми пряностями, тяжелым ароматом мускуса.

На ковре валялись пустые бутылки «Вдовы Клико» и дорогого токайского вина. От сырной тарелки ничего не осталось, на столе стояло пустое блюдо, из-под фруктов. На губах Ционы поселилась кислинка винограда, терпкая горечь ранних африканских апельсинов.

Стараясь не разбудить Макса, она подняла руку. Лазоревый алмаз, размером с кофейное зерно, сверкал в полутьме. Кольцо словно делали для Ционы, драгоценность легко скользнула на длинный палец. Перегнувшись, она нашла его военные часы:

– Я помню хронометр, с сорок четвертого года. Тогда надпись еще не была закрыта. Массимо, другу и соратнику по борьбе… – Panerai показывал почти одиннадцать часов вечера:

– Я пришла сюда в два часа дня, – Циона блаженно улыбалась, – мы не обедали, не ужинали. Мы забыли обо всем… – опустив часы в ворох разбросанной одежды, она почувствовала сладкую усталость:

– Господи, спасибо тебе… – прильнув к сильному плечу, она целовала старые, знакомые ей с сорок четвертого года, шрамы. У него появились и новые. Он отмахнулся:

– Разное случалось. Но я выжил, нашел тебя, теперь мы навсегда останемся вместе… – Циона сразу узнала его. Лицо изменилось, но она видела в нем прежнего Макса, с которым она познакомилась двенадцать лет назад, в будапештском кафе:

– Я сходил туда, – признался он, целуя ее пышные, распущенные волосы, – выпил кофе. Рояль старый, за ним сидит бездарная девица. Я не слушал ее, я думал о тебе. Я представлял, что на ты поднимаешься на подиум, любовь моя… –