— А вы все-таки намереваетесь построить Рим за один день, как я погляжу, — мягко сказал он, но его рот скривился в легкой усмешке.

— Я не кривила душой, когда сказала, что собираюсь попробовать, — улыбнулась в ответ Амелия.

— Гарольд слышал, что я называл вас Амелией.

Она вздрогнула.

И тут Гренвилл совершенно неожиданно коснулся ее щеки.

— Мне очень жаль, что вы испугались. — Он опустил руку. — Пойду разбужу мальчиков, если они еще не встали.

И прежде чем Амелия успела ответить, Гренвилл повернулся и зашагал прочь, оставив ее стоять посреди великолепного бального зала, изнывающую от настойчивого страстного желания.

Весной Гайд-парк был восхитителен. Цвели бледно-желтые нарциссы, лужайки окрасились в изумрудно-зеленый, а вязы и дубы шумели новой густой листвой. Небо было совершенно синим. Его не портило ни единое облачко. Солнце светило ярко, во всю мощь. День был просто восхитительным.

Или это так лишь казалось?

Саймон сидел на чистокровном темно-гнедом гунтере, которого недавно купил через агента. Эта кобыла отличалась превосходными качествами на охоте и бесстрашно прыгала через изгороди и широкие каменные стены. Саймон слышал, что она брала высокие препятствия без малейших колебаний. Он уже предвкушал их первый выезд на охоту.

Сейчас, однако, Саймон держал узду свободно, позволяя лошади медленно прогуливаться по дорожке для верховой езды.

В парке сегодня было весьма многолюдно. На дорожке то и дело встречались другие джентльмены верхом, и в поле зрения попадало как минимум полдюжины открытых карет с аристократками, одетыми в роскошные наряды для дневных прогулок. Гуляли леди с зонтиками от солнца. Рядом резвились спаниели. Один джентльмен прогуливал мастифа. Все вокруг узнавали Гренвилла и приветствовали его. Он отвечал на любезности кратким поклоном или сдержанным «здравствуйте».

Саймон не хотел вести себя грубо, но его настроение едва ли можно было назвать радостным. Новый коллега Журдана так и не вышел на связь.

Гренвилл ушел из дому, изменив внешность, в пятом часу утра, чтобы встретиться с якобинцем. Но никто не ждал его у будки уличного сапожника на Дарби-Лейн.

Эта неудача могла означать только одно: его связной или попал в тюрьму, или был убит.

И любой из этих вариантов таил в себе угрозу для него самого. Если агенты Питта раскрыли людей Ляфлера, они могли в конечном счете разоблачить и его маскарад.

Но ситуация осложнилась еще больше. Амелия едва не застигла его, возвращавшегося домой.

Сердце Саймона екнуло. Нельзя допускать подобные ошибки снова. В следующий раз, когда он выйдет на улицу под маской своего французского кузена, обязательно нужно будет переодеться, прежде чем окажется в поле зрения обитателей собственного дома. В прошлый раз он еле успел избавиться от белого парика и синего сюртука в тот самый момент, как вошел в бальный зал. Саймон спрятал свой костюм за диванчиком. После того как Амелия вернулась к своим обязанностям по дому, он извлек парик и сюртук и сжег их.

Он так не хотел обманывать Амелию…

Но она ни за что не должна была узнать правду.

Саймон не мог рассказать ей о том, что его отправили во Францию шпионить для Питта и его соратников, а также и о том, что ему удалось успешно внедриться в круги, близкие к революционному правительству в Париже. Он не мог поведать Амелии о том, что совершил ужасную ошибку. Не мог признаться ей ни в том, что играет на обе стороны, ни в том, что даже не представляет, чем закончится эта опасная игра. Он никогда не сказал бы Амелии, что предает свою собственную страну — даже притом, что иного выхода у него не было: он делал это, чтобы защитить своих сыновей.

Амелия никогда бы не поняла, как он мог предложить свои таланты и услуги якобинцам. Она сочла бы его трусом — и совершенно справедливо.

Боже праведный, в конечном итоге она стала бы презирать его!

Сердце Гренвилла неистово заколотилось. Она по-прежнему восхищалась им. Но если она когда-либо узнает правду, обязательно потеряет свою веру в него.

Странно, но ему так нужна была ее вера!

Мало этого, если Амелия узнает правду, ее жизнь окажется в опасности. Саймон отчаянно надеялся, что не подверг ее риску, привезя с собой в Лондон. Ведь она была лишь экономкой. Никто никогда не догадался бы, что их связывало прошлое, что когда-то они чуть не стали любовниками, что они были друзьями… Никто не смог бы понять, что он нуждался в ее дружбе. Никто ни за что на свете не узнал бы, что она занимала особое, чрезвычайно важное место в его жизни.

Правда, он назвал ее Амелией этим утром в присутствии молодого слуги. И как его угораздило допустить эту ужасную оговорку!

Слуги вечно сплетничали о хозяевах. Поэтому ему стоило вести себя значительно осторожнее.

И тут Саймон вспомнил о простом завтраке, который подала Амелия, сервировав стол так, будто это был правительственный обед. Она приложила много усилий, а потом была так рада усадить его и мальчиков за стол!

В одиннадцать часов она настояла на том, чтобы подать им умело приготовленные яичницу, сосиски, ветчину и несметное количество гарниров. Когда она все успела? Саймону оставалось лишь теряться в догадках. Но когда он вопросительно взглянул на нее, задаваясь вопросом, не ослушалась ли она его и не сама ли приготовила еду. Амелия лишь мило улыбнулась и принялась все отрицать.

А потом Саймон сделал еще один промах. Он спросил Амелию, не желает ли она сесть с ними за стол. Он совершенно не подумал о том, как может выглядеть это приглашение со стороны — обычно аристократы не приглашали экономок отобедать с ними, — и Амелия поспешила отказаться.

Хотя это было бы так естественно для нее — присоединиться к ним за столом. Ее роль экономки — вот что представлялось ей совершенно противоестественным. Что ж, теперь Саймону предстояло и в своем собственном доме вести себя так же осторожно, как и вне его. Гренвиллу стоило рассматривать Амелию как часть опасной игры, в которую он впутался, — а все для того, чтобы не подвергать ее жизнь угрозе.

Сидя за столом, Саймон никак не мог заставить себя переключить внимание на сыновей или содержимое тарелки. Вместо этого он продолжал наблюдать за Амелией, суетившейся вокруг стола.

Саймон поймал себя на том, что, несмотря на тяжелое бремя разом навалившихся проблем, улыбается — и в это самое мгновение словно кто-то снял часть непосильного груза с его плеч. Его сыновья нуждались в Амелии. Значит, он сделал правильный выбор.

— Сегодня вы в хорошем расположении духа, как я посмотрю.

Саймон вздрогнул, услышав немного удивленный голос Себастьяна Уорлока. Поглощенный мыслями, Гренвилл и не заметил, как к нему приблизится куратор разведгруппы верхом на вороном мерине.

— Здравствуйте, Уорлок. Вы обманулись. Я никогда не бываю в хорошем расположении духа. Разве вы не слышали?