Но смятение, которое ощутил, мешало хоть как-то осмыслить новость. Не говоря уже о том, чтобы выделить варианты. Они, как куры в курятнике, в который проник хорек, заметались в панике.

Положив трубку, я подошел к окну. Тупо смотрел в него, пытаясь подумать хоть о чем-то определенном.

И вдруг одна мысль выкатилась сама по себе, как шарик при определении номеров спортлото.

Я понял, что стоять у окна могу сколько угодно. Мне ничто не грозит. Эта неудержимая одержимая уже добыла материал для шантажа.

И тут же по очереди стали выкатываться другие шары.

У нее была связь с Гошей. Конечно же, не только любовная. У них было общее дело. И только кретин бы не догадался, что к делу этому имеет отношение моя Ольга. Но какое именно? Они слишком разные, чтобы сговориться раскрутить меня. Да и сколько я мог им принести? Пятьдесят-шестьдесят тысяч на троих. По двадцать тысяч на душу. Для Ольги и Гоши — это, может, и деньги. Для артистки, с ее маниакальными потребностями, мелочь. К тому же, когда у нее возникло подозрение, что я уже достал деньги, не похоже было, чтобы она обрадовалась.

В клубке допущений разобраться не мог. Зато понял другое: по этому убийству я — подозреваемый номер один. Судя по тому, что сообщил шеф. завкафедрой, как порядочный человек, не стал покрывать меня.

Для ментов все сходилось на мне как нельзя лучше. Врач установил моей женщине ложный диагноз. Ссылаясь на него. вымогал деньги. Я узнал об этом, но скрыл, что знаю. Зачем? Если учесть, что на мне подозрения и по другим подобным делам, как минимум — одному, чего стоило ожидать от ментов. Конечно, меня ищут всем скопом.

Единственным, на кого я мог сейчас надеяться, был Гапеев. Со своими спецами. Не ошибся ли я? Что, если вся моя болтовня в клубе была для него всего лишь болтовней? Что, если он и не полковник вовсе? Ведь к слухам, что это так, все наши относились несерьезно. Если бы он был кагэбэшником, разве торчал бы целыми днями среди двинутых на картах людей? Разве платил бы аэропортовским проигранные сто двадцать тысяч долларов? Разве дал бы мне уйти после того, что я ему нес? Какой, к черту, полковник?… Столько лет — дурак дураком…

Я взял себя в руки. Знал, что накрутить себя можно до чего угодно.

Что бы там ни было, вариантов дальнейшего поведения у меня было немного, один. И при этом весьма жалкий. Ждать. Ждать, когда придет или позвонит Борька, и ждать, когда выловят мертволицего.

На следующее утро, проснувшись, размышлял, не позвонить ли в больницу. Подмывало узнать, как там моя душечка. Не хватила ли ее кондрашка. Если деньги передала Гоше, вернуть их вряд ли сможет. Концовка вышла в аккурат для киношного детектива: все шло как по маслу, но злоумышленники остались ни с чем.

После того, что случилось, залеживаться ей смысла нет. Менты, конечно, прохода не дают. И обо мне, и о Гоше допытываются. Она, разумеется, недоумевает. Ни от врача такого не ожидала, ни от меня. На самом же деле не ожидала только того, что останется с носом. Что ни денег у нее не будет, ни меня. Впрочем, последнее ее вряд ли беспокоит.

Звонить опасался. Телефон отделения могли поставить на прослушивание. С постоянным определением, откуда звонят.

Да и что мог дать этот звонок? Кроме щекотки нервов.

Борька позвонил по телефону поздним утром. Первым делом сообщил:

— Тебе лучше съехать.

— Откуда звонишь?

— Из автомата.

— Тебя пасут.

— Знаю.

— Знаешь кто?

— Менты.

— Нет, — сказал я. — Это не менты.

— Тебе лучше переехать на другую хату.

Я занервничал. Борька не желал меня слушать.

— С чего ты взял. что — менты?

— Инок выследил, как они отъезжали отдачи мента, которому я должен внести бабки.

Это уже было черт-те что.

В трубке раздался короткий сигнал, извещающий о том, что на мой номер пытаются дозвониться по межгороду. Или мобильнику.

— Трубку не бери. — предостерег Борька.

— Тебя пасет киллер. — сказал я.

Борька несколько секунд помолчал и вдруг выдал:

— Насчет нее ты оказался прав.

— С чего ты взял?

— Инок видел ее с ними. Советую тебе съехать. Пока не навела.

Положив трубку, я хмуро рассматривал телефон. Потом ушел на кухню. Занялся приготовлением кофе. Думал о том, что смутить Борьку всегда было непросто. Потому и удивился когда-то, что выискалась сумасшедшая сделать это.

Пронзительный звонок телефона сорвал меня с места. Я больно задел плечом косяк кухонной двери, нарвавшись на стул. опрокинул его. Рванул трубку:

— Алло!..

— Это я, — сказал голос Борькиной зазнобы. Он звучал точь-в-точь как тогда ночью. Негромко и равнодушно.

— Да, — сказал я. — Это ты звонила?

— Да.

— Говори.

— Я на Большой Арнаутской. Возле сквера.

— Ну и что?

Она слышно сглотнула. Сообщила:

— Я думаю, что меня сейчас убьют…

Я несся по лестнице вниз так же, как проделывал это еще интернатским пацаном. Левую руку упирал в стену, правую — в перила и одним прыжком перелетал пролет.

На улице, выскочив на проезжую часть, ловил попутку, как заполошенный. Маневрируя между проезжающими машинами. Наконец импозантный дедок на «Тойоте» притормозил, чтобы обматерить меня. К нему я и сел.

Нормальный дед, сразу понял, что мне очень важно успеть. Не пришлось врать про приступ у ребенка, про не выключенный утюг. Я только и сказал:

— Опоздать нельзя… — И дал координаты. Матерщинник дал по газам так, словно знал, куда спешим.

Уже в машине я спохватился: может, стоило оповестить милицию. Сразу даже не подумал об этом. Картежная биография не приучила к законопослушным порывам. Сейчас же терять темп не имел права.

Вопросом — смогу ли помочь — не задавался. Должен был смочь. В отличие от поднявшегося в атаку бойца, для которого уже не имеют значения ни численное превосходство врага, ни то, что враг вооружен, ни его парализующая внешность, я обо всем этом помнил. И по мере приближения к скверу вспоминал все отчетливее.

Представляя зеленую стылую физиономию, ощущал ужас. И продолжал движение.

Не знал, что и кто меня ожидает на месте, как поступлю. Намеревался действовать по обстоятельствам.

Какую мизансцену ожидал застать? Что увидеть? В любом случае не то, что увидел.

Все оказалось вполне безмятежно. В интерьере одной из аллей сквера на скамейке без спинки сидела парочка. Молодая изящная женщина и спортивный не суетливый мужчина. На соседних скамейках дышали воздухом мамы с детьми и резались в домино пенсионеры. Рядом, но не на асфальте, а на траве, скучковались собачники, обсуждали резвящихся любимцев. Не было слышно ни шума машин, ни гама расположенного в трех кварталах от сквера Привоза.