Там утехам нет конца.

Изобразив Екатерину II у озера напротив обелиска, Боровиковский поместил ее у вод Вечности. Она могла сказать: вот мои дела — и показать на памятник победам. Не кануть в Лету. К последней ее тянуло зеленое — кипарисовое — одеяние, оболочка, или грехи.

Тот же контекст и у встречи императрицы с Машей Мироновой на берегу озера. Однако, меняя цвет ее наряда с зеленого (кипарисового) на белый (тополиный), Пушкин делал Екатерину посвященной и указывал на воды Памяти.

Рассказ Смирновой-Россет о том, как император Николай I в день казни декабристов бросал платок в тот самый Царскосельский пруд, но прервался, вызванный курьером, показывает незавершенность действия. Возможность иного исхода. Которого и ждал Пушкин: «Еще таки я все надеюсь на коронацию: повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна»[216], — писал он 14 августа 1826 года Вяземскому из Михайловского.

Были многочисленные меры по смягчению, девальвировавшие само понятие каторги, но полного помилования не последовало. «Милости к падшим» ангелам Николай I не явил. Возможно, потому, что Пушкин знал этих людей еще ангелами, а император увидел вызванную ими «сердитую стихию». Ангельский мятеж против Бога. Впечатление закрепилось во время следствия. Взаимные разоблачения, заведомо оговоренные люди, униженные просьбы о помиловании и клятвы в верности, которым нельзя верить…

Но отсутствие милости Божьей, прощения превращало мир в его противоположность — в ад. Явление на балу дам с вопросом: забвение или сожаление — перемещает действие из реальной плоскости в мифологическую. Опускает Петербург на дно Аида, где бьют соответствующие источники.

Часть вторая. «Лицо без красок»

Глава седьмая. «Домашняя мученица»

Единственным персонажем, которому в повести безусловно сочувствует читатель, является Лизавета Ивановна, бедная воспитанница старой графини. Между тем в конце именно ее судьба складывается наиболее благополучно, что воспринимается как воздаяние за невинные страдания, терпение, разбитое сердце et cetera.

По объему фрагмент «Заключения», посвященного обманутой воспитаннице, равен фрагменту о сумасшествии Германна. Томский с княжной Полиной, например, удостоились одной строки. Такое распределение уже указывает на крайнюю важность этого образа. Хотя, кажется, что в повести по значению она вовсе не равна Германну — герой-помощник, не более. Полновесной противоположностью немцу-инженеру выступает Старуха — от нее он желает заполучить тайну, ненароком ее убивает, она в образе привидения сводит героя с ума.

Девушка же только вступает в переписку с незнакомым военным, впускает его в дом, узнает, что он жаждет не ее, а денег, плачет… Тем не менее респект в «Заключении» говорит о более солидном месте. «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница».

«Где-то служит»

О «любезном молодом человеке» можно было бы написать целую главу, как о муже Татьяны, дав ему в параллель столь же любезного и столь же молодого Евгения из «Медного всадника» или Ивана из «Езерского».

Прозванье нам его не нужно,

Хотя в минувши времена

Оно, быть может, и блистало

И под пером Карамзина

В родных преданьях прозвучало;

Но ныне светом и молвой

Оно забыто. Наш герой

Живет в Коломне; где-то служит,

Дичится знатных и не тужит

Ни о почиющей родне,

Ни о забытой старине.

«Где-то служит» повторено в обоих случаях. Евгений статский. Но начинал дворянский сын обычно в гвардии, потом, если не собирался делать военную карьеру, мог выйти в отставку в невысоких чинах и перейти в какой-либо департамент. Поэтому поиск нитей между мужем воспитанницы и конногвардейцем Нарумовым может оказаться перспективным[217]. Мы уже поняли, что персонаж происходил из заглохшего старинного рода. Однако, в отличие от бедного Евгения в «Медном всаднике», муж Лизаветы Ивановны имеет средства, потому что его отец вовремя стал «управителем».

Последний для того времени вовсе не лицо из третьего сословия. Эту должность часто занимали небогатые дворяне, такие как Андрей Тимофеевич Болотов, оставивший записки и служивший у Алексея Григорьевича Бобринского, побочного сына Екатерины II (вот и связь показала кончики заячьих ушей). Часто управляющими становились бывшие боевые товарищи богатого барина, которым не столь повезло со средствами. Известны письма своим управляющим гетмана Кирилла Григорьевича Разумовского и Александра Васильевича Суворова, в которых первые предстают скорее друзьями, чем слугами.

Не будет большой натяжкой предположить, что отец «любезного молодого человека» разделил военную службу с «покойным дедушкой» Томского, а когда господа уезжали за границу, вел их дела. Ведь кто-то же присылал барам во Францию «счета», доказывающие, что «в полгода они издержали полмиллиона», и напомнив, «что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни».

«Порядочное состояние» получено неправедно. Слуги в доме графини «наперерыв обкрадывали умирающую Старуху». Надо полагать, что и управитель не был исключением. Причем у него не могло возникнуть угрызений совести, поскольку в прежние времена «горбоносая красавица» превратила дедушку в «род… дворецкого» и отвешивала ему пощечины «в знак своей немилости».

В «Езерском» не зря сказано:

Мне жаль, что мы руке наемной

Дозволя грабить свой доход,

С трудом ярем заботы темной

Влачим в столице круглый год.

Итак, «грабить». Для нас важно, что Лизавета Ивановна как бы наследует Старухе и даже совсем обращается в нее, взяв на воспитание бедную родственницу. Разговор о воспитаннице и ее прототипе — лишь продолжение разговора о биографии Пиковой дамы, поскольку и сама Лизавета Ивановна в известной степени — ипостась Старухи.

«Горек чужой хлеб»

Есть ли еще пересечения двух персонажей в повести?

Да. И все они связаны с Германном. Инженер переглядывается с воспитанницей через окно. В окно же дважды заглядывает призрак Старухи, когда навещает героя. Сначала: «В это время с улицы кто-то заглянул к нему в окошко, — и тотчас отошел». После визита привидения: «Германн слышал, как хлопнула дверь в сенях, и увидел, что кто-то опять поглядел к нему в окошко».

Во время бала Лизавета Ивановна спрашивает Томского о его друге Германне: «Да где же он меня видел?» Ответ поразителен: «…может быть, в вашей комнате, во время вашего сна: от него станет…» Но именно в спальню Старухи прокрадывается Германн, чтобы говорить с ней.

О воспитаннице сказано: «Она была самолюбива, живо чувствовала свое положение…» Самолюбивой предстает и молодая графиня в Париже, когда дает дедушке пощечину. Кстати, мы ничего не знаем о ее положении