И когда он закрыл дверь в спальню, а она притворилась, что рассматривает картины на стенах, хотя сама подглядывала в настенное старинное зеркало, как он опрокидывает ей в стакан с шампанским содержимое маленького пузырька, тогда он и определил свою судьбу.

Поцелуй – поцелуй, от которого ее чуть не стошнило – перенес препарат от нее на его губы. Вещество попало в организм в тот самый момент, когда он облизнулся после поцелуя. Когда препарат всосался в кровь, мужчина уже лежал на кровати и не мог пошевелиться.

Талия проскользнула в спальню секундой спустя, пряча лицо под маской из слоновой кости. Полумаска Селины тоже была на месте, черная, как ночь.

Этажом ниже богатейшие люди Венеции блистали и танцевали, карнавальный кутеж был в разгаре. Маскарад устраивали каждый год, и всегда проводили здесь, в особняке этого мужчины.

Она читала его досье в машине по дороге с гор сюда и сегодня вечером, когда одевалась и готовила свое тело по наказу Талии: перенимала чужую речь и манеры. Нет большей колючей уличной девочки-подростка. Нет больше угрюмого бойца с каменным лицом.

Талия подняла руку Селины, придерживая клинок. На стальном лезвии заплясал тусклый свет. Никакого огнестрельного оружия – на первом задании им не пользуются.

Так велит обряд.

– В первый раз убить нужно только ножом, – сказала ей Нисса перед отъездом. Чтобы она могла почувствовать, как отнимает чужую жизнь. Стрелять – это слишком отстраненно, безлико. А нож… тут нужно приложить особое усилие. Подойти как можно ближе.

«Ты тренировалась, – нашептывала Талия ей на ухо, проигрывая движение ее рукой. – Теперь ты должна показать, чему научилась».

Охрана этого мужчины вмешиваться не станет. Их выучили игнорировать любые крики боли, которые доносились из этой комнаты. Держаться подальше.

Она знала, что Талия выбрала этот объект именно по этой причине. Из-за жертв, которых видела Селина, фотография за фотографией. «Очаг разложения на теле общества, – сказала Талия. – Очаг, который нужно вырезать, чтобы очистить господствующий порядок. Мужчин, которые прячутся за деньгами, за властью».

Талия отпустила руку Селины.

Лезвие по-прежнему стояло прямо.

А Селина напомнила себе о тех жертвах. Об их лицах, безжизненных телах. Ее он, скорее всего, убивать бы не стал – она источала деньги и правильное происхождение, но он дал бы ей шампанское с наркотиком и взял бы от нее все, что хотел, предвидев, что ей будет слишком страшно и стыдно рассказывать об этом. А остальные… их привилегии не защищали. Потерянные, забытые души, по которым никто не тоскует и за которые никто не станет драться.

Ее успокоил холодный гнев, растекшийся по телу. Охвативший ее, похрустывая, как иней.

Система сломалась, – говорила ей Талия. – Мы ее выправим.

Рука Селины не дрожала, когда рассекающее лезвие кинжала выполнило свое предназначение.

Оны вышла из спальни, двинулась по коридору мимо ничего не подозревающих охранников. За ней на каблуках следовала Талия. Она прошла в другой коридор рядом с задним выходом из роскошного дома и ввалилась в ближайшую ванную.

Через маленькое окно струился ночной воздух, поблескивала гладь канала, и звуки гуляющего города мешались с музыкой этажом ниже. Мешались со звуками рвоты, когда она упала на колени и выплюнула в унитаз содержимое желудка.

Талия зашла за ней, бесшумно закрыв за собой дверь. Смотрела, как Селину рвало, снова и снова.

Талия передала ей пачку бумажных салфеток: «Тщательно все вытри и смой. В тумбочке под раковиной моющее средство».

Пустая и оцепеневшая, Селина повиновалась.

Она не сказала Талии ни слова, пока убиралась. Пока тщательно стирала и остатки самой себя.

Пока ее тоже смывало в канализацию и несло в Венецианскую лагуну.

Селина моргнула. Поезд под ней замедлился, приближаясь к станции.

Пора.

Ее тело снова стало чужим, далеким, когда она соскользнула на тусклый пол туннеля, а бедро заболело, протестуя.

Интересно, подумала она, а Бэтвинг сегодня тоже будет плохо спать?

Два дня спустя, стоя на сумрачной крыше тринадцатиэтажного отеля «Девон» (повреждения на Маске смерти устранены, а рана на бедре зажила настолько, что ходить уже не было больно), Селина с ног до головы осмотрела Харли и Плюща.

Они широко ей улыбнулись.

Отойдя на несколько шагов назад, Селина тихо спросила:

– И где ваше оружие?

Они ничего не сказали, но широкая улыбка на их губах дрогнула.

– Где, – повторила Селина, – оружие, которое вы должны были принести?

Девушки гневно сверкнули глазами. Селина сверкнула в ответ. Хотя они и не видели ее через шлем.

Ниссу и Талию разом бы хватил сердечный приступ, если какая-нибудь наемница явилась бы на задание настолько неподготовленной. А потом они, оправившись, живьем сняли бы с нее кожу.

Селина видела, как раздают наказания за непослушание. Их приводила в исполнение не Талия – она никогда не портила безупречный маникюр, и даже не Нисса, хоть она и наслаждалась подобными вещами, а другие наемницы Лиги. Чтобы они понимали, что именно с ними будет, если они допустят подобную ошибку. Сестры обожали преподносить уроки подобного рода.

Прислонившись к металлической двери, которая вела в отель, где был в разгаре бал «Спасем достопримечательности Готэма», Харли легонько похлопала по широкой поясной кобуре. Там висели два одинаковых цветных шара. На груди поперек бейсбольной футболки с надписью «Готэмские отбивальщики»[10] у нее был патронташ с шарами поменьше, размером с елочные игрушки. Она наклонила голову набок, и хвостики подпрыгнули почти в такт с музыкантами, которые играли десятью этажами ниже.

– А этого разве мало?

Селина вытянула вперед руку, которая сжимала свернутый кнут – сжимала крепко, чтобы не придушить этих двоих.

– Вы должны были принести оружие. А вы принесли игрушки.

Харли подошла на шаг ближе, свет от тусклого светильника над дверью отразился на красно-черных трусах-шортах. Колготки в сетку и не пытались спрятать татуировки на бедрах. Ее кожа пестрела всеми видами животных, начиная от ревущего льва и заканчивая бабочкой-монархом. Костюм дополняли берцы, доходящие до середины икры.

Большим пальцем руки она отцепила один шарик.

– Скоро ты увидишь, как мальчики и девочки внизу обрадуются этим игрушкам, – сказала она, злобно улыбаясь.