– Потише! Потише! – кашлянул Даинти Бибервельт,спешно подъедая похлебку Лютика из чудом уцелевшей тарелки. – Ещеуспеется. Но потом. Этот стервец обокрал меня, я не намерен отдавать егоздешним властям, пока не получу свою собственность. Знаем мы вас, новиградцев,и ваших судей тоже. Вернут, может, одну десятую, не больше.

– Смилуйтесь, – душераздирающе завопилдопплер. – Не выдавайте меня людям! Вы знаете, что они творят с нами?

– Именно что знаем, – кивнул трактирщик. –Над пойманным допплером богослужители читают экзорцизмы. А потом связывают,облепляют толстым слоем глины с опилками и обжигают до тех пор, пока глина непревратится в кирпич. По крайней мере, так делали раньше, когда эти чудищапопадались чаще.

– Варварский обычай, воистину человеческий, –поморщился Даинти, отодвигая пустую уже тарелку. – Впрочем, возможно, этои справедливое наказание за бандитизм и воровство. Ну, давай говори, подлец,где мои кони? А ну быстренько, а то протяну твою носяру между ног и засуну взадницу! Где мои кони, спрашиваю?

– Про… продал, – простонал Тельико ЛуннгревинкЛеторт, а отвисшие уши вдруг собрались у него в шарики, напоминающие миниатюрныекочанчики брюссельской капусты.

– Продал? Вы слышали? – вскипел низушек. – Онпродал моих лошадок!

– Ясное дело, – сказал Лютик. – У него быловремя. Он здесь уже три дня. Я три дня вижу тебя… то есть его… Черт побери,значит ли это, что…

– Конечно, значит! – зарычал купец, топаяпокрытыми шерстью ногами. – Он обокрал меня в пути, в дне пути от города!Приехал вроде бы как это я, понимаете? И продал моих лошадей! Я его убью! Удушусвоими руками!

– Расскажите, как это случилось, господин Бибервельт.

– Геральт из Ривии, если не ошибаюсь? Ведьмак?

Геральт утвердительно кивнул.

– Все складывается как нельзя лучше, – сказалнизушек. – Я – Даинти Бибервельт из Почечуева Лога, фермер, коновод икупец. Называй меня просто Дан, Геральт.

– Рассказывай, Дан.

– Ну так вот. Мы с конюхами вели лошадей на рынок вЧертов Брод на продажу. В одном дне пути от города выпал нам последний постой.Мы заночевали, предварительно управившись с бочонком водочки на жженом сахаре.Посреди ночи я просыпаюсь, чую, пузырь чуть не разрывается, ну слезаю с возу,дай, думаю, при оказии кину взгляд, как там коняшки на лугу. Выхожу, туман хотьглаз коли, вдруг вижу, идет кто-то. Кто тут? – спрашиваю. Он ни гугу.Подхожу ближе и вижу… себя самого. Словно в зеркале. Думаю, не надо было водкухлебать, отраву проклятую. А этот вон… потому как это был именно он, как дастмне в лоб! Увидел я звезды и накрылся ногами. Утром просыпаюсь в каком-тоидиотском кустарнике, на голове – шишка с огурец, кругом – ни души, от нашегообоза тоже ни следа. Бродил я целый день, пока наконец-то тракт отыскал, двадня брел, корешки жевал да сырые грибы. А он… эта засранная Дудулина, или кактам его, заместо меня поехал в Новиград и загнал моих лошадей! Я ему сейчас… Асвоих конюхов высеку, по сто плетей каждому по голому заду, слепым жопам! Чтобысобственного хозяина не узнать, чтобы дать себя так охмурить! Дурни, капустныелбы, морды протокольные…

– Не обижайся на них, Дан, – сказалГеральт. – Мимик копирует с такой точностью, что его невозможно отличитьот оригинала, или от жертвы, которую он себе высмотрел. Ты что, никогда неслышал о мимиках?

– Слышать-то слышал. Да думал – выдумки.

– Не выдумки, как видишь. Допплеру достаточновнимательно присмотреться к жертве, чтобы мгновенно и безошибочно воспроизвестинужную структуру материи. Заметь, это не иллюзия, а абсолютно полное изменение.До мельчайших деталей. Каким образом мимики это делают, неизвестно. Чародеипредполагают, что тут действует та же составляющая крови, что и приликантропии, но я думаю, это что-то совершенно иное либо же в тысячи раз болеесильное. В конце концов, у оборотней всего две, самое большее – три ипостаси, адопплер может превращаться во что угодно, лишь бы более-менее точно совпадаламасса тела.

– Масса тела?

– Ну в мастодонта, например, он не превратится. И вмышь тоже.

– Понимаю. А цепь, которой ты его связал, зачем?

– Серебро. Для ликантропа убийственно, у мимика, каквидишь, только сдерживает трансформацию. Вот он сидит тут в присущем ему виде.

Допплер разлепил склеившиеся губы и зыркнул на ведьмаказлыми мутными глазами, радужницы которых уже потеряли свойственный низушкамореховый цвет и стали желтыми.

– И хорошо, что сидит, сукин сын, – буркнулДаинти. – Подумать только, он даже остановился здесь, в «НаконечникеПики», где обычно останавливаюсь и я! Ему уже мнится, будто он – это я!

– Даинти, – покрутил головой Лютик. – Он ибыл тобой. Я встречаюсь с ним уже третьи сутки. Он выглядел как ты, и говорилкак ты. Он даже мыслил как ты. А когда дело дошло до выпивона, то он и скупымоказался, как ты! А может, и еще скупее.

– Последнее меня не волнует, – сказалнизушек. – Так что, может, верну хотя бы часть своих денег. Мне противно кнему прикасаться. Возьми у него мешок, Лютик, проверь, что там. Должно бытьнемало, если этот конокрад действительно продал моих лошадок.

– У тебя сколько было лошадей?

– Двенадцать.

– Считая по мировым ценам, – проговорил трубадур,заглядывая в мешок, – того, что тут есть, хватит разве что на одну, да ито ежели попадется старая и облезлая. А если по новиградским, то вообще на две,самое большее – три козы.

Купец смолчал, но вид у него был такой, будто он вот-вотпустит слезу. Тельико Луннгревинк Леторт низко опустил нос, а нижнюю губу ещениже и тихонько забулькал.

– Одним словом, – наконец проговорилнизушек, – ограбило меня и превратило в нищего существо, существованиекоторого, простите за каламбур, я считал сказкой. Это называется: не повезло.

– Ни добавить, ни прибавить, – сказал ведьмак,окидывая взглядом съежившегося на табурете допплера. – Я тоже был уверен,что мимиков давным-давно истребили. Раньше, говорят, их много обитало в здешнихлесах и на плоскогорье. Но их способность к мимикрии очень беспокоила первыхпоселенцев, и на них начали охотиться. Довольно успешно. А вскоре перебилипочти всех.