Барнс-стрит, 10,

Провиденс, Род-Айленд

12 апреля 1928

Дорогой Теодор,

Мне кажется, я должен адресовать тебе хоть слово, прежде чем совершить то, что я задумал сделать завтра. Это положит конец всем тем ужасам, сквозь которые мы с тобой прошли (ибо что-то мне подсказывает, что никому и никогда больше не проникнуть в то ужасное место, о коем нам обоим известно), однако боюсь, что душевное спокойствие не возвратится к тебе без подробных объяснений и заверений с моей стороны.

Ты знаешь меня еще с мальчишеской поры, так что, думаю, не станешь возражать, когда я скажу, что некоторые загадки лучше оставить неразгаданными, а иные феномены — неисследованными. Тебе лучше оставить любые домыслы по поводу дела Чарльза, и я, считай, приказываю тебе хранить молчание пред лицом его матери — хватит с нее и уже имеющихся подозрений.

Когда я завтра позвоню в твою дверь, Чарльз уже покинет пределы лечебницы. Он совершит побег — и это все, что должны знать окружающие. Конечно, какой молодой человек, пусть даже и не вполне в своем уме, захочет терпеть притеснения — такое сплошь и рядом случается. Со временем ты сможешь с надлежащей деликатностью, без спешки, посвятить жену в обстоятельства его недуга — и тогда наконец уйдет нужда посылать ей отпечатанные на машинке письма от имени сына. Настоятельно рекомендую тебе навестить ее в Атлантик-Сити, да и самому немного отдохнуть — видит Бог, ты заслужил покой. Сам же я отправлюсь на юг, дабы успокоиться немного и отрешиться от тяжелых дум.

Так что ни о чем меня не спрашивай, когда я завтра позвоню в твою дверь. Возможно, что-то пойдет не так, но в таком случае я тебя уведомлю. Однако не думаю, что до этого дойдет. Тебе больше ни о чем не придется беспокоиться, потому что Чарльз будет в полной безопасности. Он уже в месте более надежном, чем ты можешь помыслить. Можешь также не бояться Аллена; он теперь — такое же достояние прошлого, как и портрет Карвена, и если завтра я объявлюсь на твоем пороге, тем окончательно подтвердится факт исчезновения этого человека с лица земли. Автор записки на латыни, думаю, также никогда не потревожит ни тебя, ни твоих домочадцев.

Но будь готов столкнуться с великой скорбью — и всячески помоги своей супруге пережить ее. Я должен откровенно признаться, что бегство Чарльза никак не означает, что он к вам вернется. Его поразила весьма специфическая болезнь, и от нее, увы, спасения нет. Могу утешить тебя единственно тем, что он никогда не был злодеем или даже сумасшедшим в истинной мере сего слова — а всего лишь любознательным, умным и полным усердия парнем, чья страсть ко всему древнему и таинственному не принесла хороших плодов. Он постиг то, что превыше разума смертных, и мрачная тень тьмы времен пала на него.

А сейчас я подхожу к делу, в котором прошу тебя верить мне еще безоговорочнее, чем до сих пор, — потому что относительно судьбы Чарльза не должно быть никаких недомолвок. Скажем, где-то через год, если хочешь, ты сможешь подвести под этим делом достойную черту, потому что парня более не будет на свете. Установи надгробие на своем участке Северного кладбища, на десять футов западнее могилы твоего отца, — так ты обозначишь истинное место упокоения своего сына. Не страшись, что под этим камнем будет лежать прах какой-либо химеры или подкидыша, — нет, это прах твоего родного сына, того самого Чарльза Декстера Варда, которого ты нянчил и воспитывал, настоящего Чарльза, не отмеченного черным колдовским клеймом и шрамом над бровью, Чарльза, который никому не сделал зла, но трагически поплатился за свою жажду познания.

На этом — все. Он сбежит из больницы, а через год с сегодняшнего дня ты сможешь поставить надгробие. Ни о чем меня завтра не расспрашивай. Верь — честь твоего древнего рода столь же чиста, сколь и в славном прошлом.

С глубочайшим сочувствием и призывом к стойкости, спокойствию и смирению, извечно преданный твой товарищ