– Вивьен, – с трудом пробормотал незнакомец, щурясь от света.

– Тайрек?! – ахнула Вивьен.

Казалось, с разбившимся аэролитом разбился и весь интерес Тристана к жизни. Его ничего больше не волновало и ничего не интересовало; в груди образовалась противная, сосущая пустота.

Не раз и не два Тристан пытался напомнить себе, что жил же он как-то прежде без летного камня. Жил – и не страдал. И множество других людей живет без аэролитов. Но в том-то и беда, что жить, не зная чего-то, куда проще, чем жить и зная, и имея это – а потом этого лишившись…

Красный Барон получал откровенное удовольствие от морального состояния своего пленника. Последние дни он каждый вечер приказывал приводить Тристана на ужин, наслаждался его убитым видом, не упускал возможности сказать что-нибудь уничижительное, а напоследок напоминал о том, что заключение закончится, как только авионер отдаст ему камень власти.

– Вот она, разница между мной и тобой – ровно в один летный камень! – с довольным видом повторял Красный Барон. – Ты был весь из себя такой наглый и смелый, такой уверенный в себе! А стоило лишиться аэролита – и от твоей бравады и наносной храбрости ничего не осталось. Не человек, а пустая оболочка, вот и все!

Обидные слова Красного Барона, в иных обстоятельствах наверняка задевшие бы Тристана, главным образом потому, что они, получается, правда, сейчас оставляли его равнодушным. Авионеру казалось, что он лишился огромной части себя, и ему еще только предстояло научиться жить с этой потерей… Если вообще оно того стоит – продолжать жить; сейчас это занятие казалось ему абсолютно бессмысленным.

Неизменным зрителем наслаждения Красного Барона и унижения Тристана оставалась Камилия. На ней менялись роскошные платья, дорогие украшения и замысловатые прически, а сама она была все такая же красивая и безмолвная. Во время долгих монологов Красного Барона, в которых он рассуждал о превосходстве жителей Третьего континента над Арамантидой и мужчин над женщинами, она не поднимала глаз и не проявляла, казалось, вообще никаких эмоций. Или – не осмеливалась их проявить.

В этом Тристан составлял ей идеальную пару: он тоже совершенно не проявлял эмоций – просто потому, что не испытывал их и лишь изредка отстраненно задавался вопросом, осталось ли на свете что-то такое, что может заставить его снова почувствовать хоть отдаленный интерес к жизни.

А Красный Барон, казалось, задался целью во что бы то ни стало вывести Тристана на эмоции, сделать ему больно и увидеть страдание на его лице.

– Думаю, теперь я вообще могу спокойно отправить тебя обратно на этот ваш мыс Горн; они и с камнем-то тебя еле терпели, а уж без него ты им вообще будешь не нужен!

Тристан молчал. Он и сам об этом уже думал, так что Красный Барон не сказал ему ничего нового.

– Все-таки слабохарактерный ты оказался человек, – пробовал атаковать его враг с другой стороны. – Получается, у тебя своего стержня-то и не было! Все, что ты считал за свой характер, давал тебе аэролит! И без него ты – ничто! А вот моя сила – во мне самом.

И снова Тристан не реагировал. Да, без аэролита он – ничто. Да, у него, выходит, и впрямь нет стержня. Однако даже столь неприятные вещи не пробились сквозь заслон глубокого безразличия, который теперь всегда окружал авионера.

– Видели бы тебя сейчас твои сослуживцы и ученица! – не успокаивался Красный Барон. – Они бы тебя на смех подняли! Хотя нет, они бы брезгливо отвернулись – такой ты сейчас жалкий. А твоя подруга? У тебя же есть подруга? Точнее, ты у нее, у вас же все наоборот… Она бы наверняка тебя бросила, потому что сейчас по тебе сразу видно, что ты ничего из себя не представляешь. Все, что в тебе было привлекательного, – это твой летный камень, а без него ты ей наверняка не нужен.

И опять Тристан разочаровывал своего врага. Тот бил, как он считал, в самую больную точку, не зная, что Тристану уже довелось испытать куда больший шок, когда Мия вспомнила свое прошлое.

– Самоуверенные, самодовольные людишки, вот вы кто! – разглагольствовал Красный Барон. – Кричите о своей уникальности, кичитесь своими камнями и авионами, заявляете, что вы лучше нас… Да вы во много раз хуже! Да, ваши летные машины быстрее и мощнее наших. Только авионы есть у вас лишь из-за особой силы аэролитов, а вот наши авиолеты мы построили сами, разработали с нуля, благодаря собственной мысли, и никакие волшебные камни нам не помогали! И летать на наших машинах может кто угодно, а не жалкий круг избранных, как у вас. Именно этим наши авиолеты и лучше. Именно этим мы вас и победили. Разрази меня гром, я почти жалею, что сейчас не в Арамантиде, а здесь, с тобой! Я бы с удовольствием посмотрел на публичную капитуляцию ваших министров и присягу на верность Гервалии, которую они будут приносить. И с еще большим удовольствием поучаствовал бы в карательной экспедиции на мыс Горн… Давно уже пора его раздавить! Но нет, из-за тебя я остался тут, думал, получу от тебя нечто куда большее, чем может дать завоевание Арамантиды! А ты оказался одним сплошным разочарованием!

Вот эти слова почему-то высекли в Тристане слабую искру гнева. Он не мог понять, что его больше задело: то, что Красный Барон считает жителей Арамантиды никчемными и умаляет достоинства их авионов, или то, что на мыс Горн собираются отправлять карательную экспедицию. Но главное, что впервые за последние дни с тех пор, как разбили его аэролит, он что-то чувствовал! Тристан почти порадовался: наконец хоть какое-то проявление эмоций! Пусть и негативных, но лучше уж так, чем эта нечеловеческая апатия!

Свои чувства, какими бы слабыми они ни были, Тристан постарался скрыть. Не надо показывать эмоции врагу, это только его порадует. Пусть Красный Барон и дальше считает, что его пленник окончательно сломлен и раздавлен.

С того самого дня Тристан почти предвкушал следующий ужин с Красным Бароном. Тот, сам того не зная, потихоньку возвращал авионера к жизни. И чем больше он его задевал, тем быстрее Тристан восстанавливался. Был лишь один минус во всем этом плане: скрывать свои чувства становилось все сложнее.

Ну и боль от потери летного камня – части собственной души – никуда не уходила. Тристан помнил об этом каждую минуту, каждый миг. Но, видимо, правду говорят: человек может вытерпеть куда больше, чем он сам подозревает. Вот и Тристан понял, что, оказывается, жить с постоянной болью и без значительной части души все-таки тоже можно. Да, это скорее похоже на вялое существование, чем на полноценную жизнь. И все же раз ты жив, значит, это для чего-то нужно; раз ты жив, значит, в этом есть какой-то смысл. А если ты его не видишь, значит, не туда смотришь… Либо слишком увлечен тем, что жалеешь себя, вместо того, чтобы принять то, что нельзя изменить, подстроиться под новые реалии и двигаться дальше.

Но однажды привычный ход ужина нарушило появление двоих мужчин. Первый был невысоким и худощавым, с необычными, разноцветными глазами и волосами, заплетенными в косичку. Второй, рослый, лысый и массивный, держался позади, как вышколенный адъютант или, судя по его внешнему виду, как опытный телохранитель.