— Папочка, миленький, дорогой! — взмолилась она опять. — Ты не можешь так поступить. Лучше я убью себя, чем перееду в вонючую дыру с этим вот человеком.

Андерс невесело усмехнулся, услышав ее слова. Если бы не будущий ребенок, он повернулся бы и ушел, но настоящий мужчина берет на себя ответственность, как бы трудно ни складывались обстоятельства. Поэтому он остался в комнате, которая сейчас показалась ему удушающе тесной, и попробовал представить себе, как сложится его жизнь с женщиной, которой он явно был противен в качестве мужа.

— Что сделано, то сделано, — ответил Август дочери. — Даю тебе срок до вечера, чтобы собрать вещи — возьмешь столько, сколько сможешь унести. Затем тебя отвезут во Фьельбаку. Отбирай вещи, подумав как следует. Роскошные наряды тебе вряд ли пригодятся, — добавил он язвительно, выдав этим тоном, как больно его ранила дочь. Эту обиду ничто не могло загладить.

Когда за ним захлопнулась дверь, наступило оглушительное молчание. Затем Агнес взглянула на Андерса с такой ненавистью, что он невольно сделал шаг вперед, чтобы не упасть навзничь. Внутренний голос советовал ему бежать, пока не поздно, но он не мог сдвинуться с места, точно ноги приросли к полу.

Предчувствие будущих бед пронзило его знобкой дрожью.

Морган видел, как снова пришли и ушли полицейские, но не стал тратить время на попытки угадать, что им понадобилось в доме родителей. Такое занятие было не по нем.

Он потянулся. Время уже шло к вечеру, а он, как всегда, почти целый день просидел за компьютером. Мама беспокоилась, как бы это не повредило его спине, но он не видел причины волноваться заранее. Он, правда, начал сутулиться, но у него ничего не болело, а проблем, касавшихся внешнего вида, его мозг не фиксировал. Для человека, который и так считался ненормальным, испорченная осанка не имела значения.

В одиночестве он чувствовал себя прекрасно. С тех пор как не стало девчонки, ушла и причина беспокойства. Она действительно была ему неприятна. По-настоящему. Она всегда появлялась, когда он целиком погружался в работу, и мешала думать, а когда он приказывал ей убираться, делала вид, будто не слышит. Другие дети боялись его и довольствовались тем, что показывали на него пальцем, когда он изредка выходил на улицу. Не то что эта девчонка! Она упорно приставала, требовала к себе внимания и не желала отступать, когда он на нее кричал. Иногда это доводило его до такого отчаяния, что он вставал и принимался орать, заткнув уши пальцами, в надежде, что хоть это ее отпугнет. Однако она только смеялась. Поэтому было действительно хорошо, что больше она не вернется. Никогда больше.

Смерть очень его интересовала. В окончательной бесповоротности смерти было что-то такое, что постоянно заставляло его мозг рассматривать ее разновидности. Больше всего он любил работать над такими компьютерными играми, в которых встречалось много смертей. Много крови и смертей.

Иногда ему приходила мысль покончить с собой: не столько потому, что ему не хотелось жить, сколько потому, что хотелось узнать, каково это — быть мертвым. Раньше он об этом рассказывал. Прямо говорил родителям, что собирается покончить с собой. Он просто сообщал им эту информацию, но, увидев их реакцию, стал держать подобные мысли при себе. Его слова вызвали страшный переполох, участились походы к психологу, вдобавок родители, а вернее, мама начала следить за ним круглые сутки. Моргану это не понравилось.

Он не понимал, почему люди так боятся смерти. Все непонятные чувства, которые переживают другие люди, концентрировались и усиливались, едва лишь о ней заходила речь. Он действительно не мог этого понять. Ведь смерть — это просто некое состояние, точно так же, как жизнь. Так почему же одно состояние считается лучше, чем другое?

Больше всего ему хотелось бы поприсутствовать при вскрытии девчонки. Понаблюдать за этим со стороны. Посмотреть, что же в этом такого, чего так боятся окружающие. Возможно, вскрытие дало бы ответ на этот вопрос. Или ответ удалось бы прочесть на лицах тех, кто производил вскрытие.

Иногда ему снилось, как он сам лежит в морге. На холодном металлическом столе, голый и ничем не прикрытый. Во сне он видел сверкание ножа до того момента, когда патологоанатом проводил прямой разрез посредине грудной клетки.

Впрочем, ничего этого он тоже никому не рассказывал. Иначе они, пожалуй, решат, что он вообще сумасшедший, и кроме ярлыка ненормального, к которому он с годами привык, навесят еще и этот.

Морган снова занялся программированием. Он наслаждался тишиной и покоем. Действительно хорошо, что ее больше нет.

Лилиан отворила дверь, прежде чем они успели постучать: Патрик подозревал, что она высматривала их с той самой минуты, как они от нее вышли. В прихожей стояла пара туфель, которых там не было раньше, когда они уходили, и Патрик решил, что это, должно быть, обещанная приятельница Эва пришла оказывать Лилиан моральную поддержку.

— Ну, что же он сказал в свое оправдание? — спросила Лилиан. — Можем мы сейчас оформить официальное заявление, чтобы вы поскорей его арестовали?

Патрик набрал в грудь побольше воздуха:

— Мы только хотим сперва поговорить с вашим супругом, прежде чем займемся заявлением. Осталось еще несколько непроясненных моментов.

Он заметил мелькнувшую на ее лице неуверенность, но оно тотчас же приняло прежнее воинственное выражение.

— Об этом не может быть и речи. Стиг болен, он лежит наверху в постели и отдыхает. Его покой ни в коем случае нельзя нарушать.

Голос Лилиан звучал несколько напряженно, и в нем слышались тревожные нотки. Как догадался Патрик, она сама забыла о том, что ее муж является потенциальным свидетелем. Тем важнее было с ним поговорить.

— К сожалению, без этого нельзя обойтись. На минутку или две он наверняка сможет нас принять, — сказал Патрик с самым властным выражением, на какое только был способен, и, подчеркивая неизбежность предстоящего разговора, снял куртку.

Лилиан только было открыла рот, приготовившись возражать, как Йоста произнес самым полицейским тоном:

— Если нам не дадут поговорить со Стигом, придется поднять вопрос о препятствовании расследованию. Это не очень хорошо выглядит в протоколе.

У Патрика вызывала некоторые сомнения правомерность такого заявления, однако оно возымело желаемый эффект, и Лилиан шагнула к лестнице, чтобы проводить их на верхний этаж. Судя по всему, она собиралась пойти с ними к Стигу, но Йоста вовремя удержал ее за плечо:

— Спасибо, мы сами найдем дорогу.

— Но ведь… — начала она, нервно моргая в поисках убедительного довода, однако в конце концов вынуждена была сдаться: — Ладно. Только не говорите потом, что я вас не предупреждала. Стиг плохо себя чувствует, и если его состояние ухудшится из-за того, что вы ввалитесь к нему в сапогах и начнете приставать с вопросами, то…

Не слушая ее, они поднялись по лестнице. Гостевая комната располагалась сразу налево, а так как Лилиан оставила дверь открытой, полицейским не составило труда найти ее мужа. Стиг лежал в кровати, но не спал, а, повернув голову к дверям, ждал посетителей. Судя по тому, как отчетливо взволнованный голос Лилиан доносился из расположенной внизу кухни, он явно слышал, как они поднимались. Патрик первым переступил порог и обомлел от неожиданности. Человек, лежавший в постели, был так слаб и истощен, что напоминал скелет, накрытый одеялом. Цвет впалых щек был серым, землистая кожа имела нездоровый оттенок, а волосы казались преждевременно поседевшими, как будто он состарился раньше срока. В комнате стоял душный запах болезни, и Патрику пришлось сделать над собой усилие, чтобы спокойно дышать этим воздухом.