Но вчера в центре внимания оказалась Болонья: заголовки первых страниц газет кричали, что самый ученый город Италии превращается в один из самых криминальных. Лео плевать на газеты, но сегодня утром его вызвали в Рим, в министерство. — У меня встреча с начальником полиции в одиннадцать. После обеда я сяду на поезд и приеду в Феррару к ужину, — так сказал он мне по телефону.

Что бы ни случилось, день у Лео подчинен ритму приема пищи. Сколько я его знаю, он никогда не пропускал ни завтрак, ни обед, ни ужин.

Я села в автобус на остановке напротив Театинской церкви в полвосьмого и за семь минут доехала до вокзала. Проспект, по которому мы ехали, за Феррарским замком становится безликой современной улицей, на которой нет ничего примечательного, разве что величественное здание фашистской эпохи, может, старая школа. Я вдруг подумала, что даже не знаю, где учились Альма и Майо. В лицее, но где именно?

Надо будет спросить у Микелы. После прогулки и обеда в трактире у городских стен мы больше не виделись, позвоню ей, когда уедет Лео. Пока не знаю, надолго ли он сможет задержаться. Я рассказала ему по телефону обо всем, что удалось выяснить, но умолчала об истории моих предков. Мне бы хотелось пойти вместе с Лео в мамин дом, познакомить его с Лией Кантони, показать мемориальную доску на виа Мадзини. Хорошо бы встретиться с Микелой и ее мужем — было бы интересно посмотреть на отца Изабеллы. А может, Лео захочет позвонить Луиджи: странно представить их вместе.

Вокзал — одноэтажное, длинное здание из красного кирпича, постройки пятидесятых годов прошлого века. Когда я приехала в Феррару, я не заметила его убожества, может, потому, что еще не знала, какую красоту увижу в городе.

Ободранные клумбы и сиротливый козырек навевают тоску, как, в сущности, все вокзалы. Единственная, радующая глаз деталь — огромная велосипедная парковка. Десятки, сотни велосипедов выстроены рядами на площадке справа от привокзальной площади, как будто все путешественники приехали сюда на велосипедах.

Внутри — жалкая вывеска бара, мусор на полу, два–три магазинчика — впечатление такое, что все постепенно приходит в упадок и некому навести порядок.

У единственной открытой билетной кассы стоят два чернокожих парня, да еще какие–то иностранцы, может, из Восточной Европы, пьют пиво в зале ожидания. Пустой вокзал, будто в это время никто никуда не уезжает.

Спускаюсь в небольшой подземный переход и выхожу на перрон ждать поезда Лео. На холодной мраморной скамье сидят две нигерийские девушки и оживленно беседуют на своем языке. Присаживаюсь рядом и улавливаю в их непонятном дна–логе несколько раз произнесенное слово «Падуя». Значит, они ждут поезд на Падую, на нем как раз едет Лео.

Вечер теплый и ясный. Я надела свой новый наряд: светлое платье, плащ и палантин. Волосы подколола наверх, как у Изабеллы. Хотела надеть еще серьги в форме черепа, но потом решила оставить свои прежние, в виде больших черных колец, которые Лео называет «панковскими украшениями». Желтые черепа, пожалуй, он не поймет.

Пять дней назад я вышла из поезда как раз на этом перроне.

И что мне удалось узнать за это время? Совсем чуть–чуть об исчезновении Майо, много нового о моей семье, о том, как давняя история повлияла на мамину судьбу.

Я поняла, что сыщик из меня никудышный. Одно дело — сочинять детективные истории, придумывать сюжет с вымышленными персонажами, и совсем другое — вести реальное расследование: мне кажется, я не совсем подхожу для такой работы. Теперь я знаю, что ответить, когда меня спросят, похожа ли я на героиню моих детективов, инспектора Эмму Альберичи: «Она — настоящий профессионал, я бы так не смогла».

Поезд оглушительно скрежещет тормозами, нигерийские девушки поднимаются, смеясь, и закидывают на плечи огромные сумки. Я волнуюсь, будто целую вечность не видела Лео.

— Ферара, станция Ферара, — объявляет голос, не умеющий произносить удвоенные согласные.

Из раскрытых дверей поезда на перрон высыпает молодежь, вероятно, студенты Болонского университета, почему–то особенно много девушек, точно таких же, каких я встречаю, когда иду к родителям: те же прически, те же тряпичные кеды, те же джинсы.

Лео, не спеша, выходит последним. На нем коричневый костюм и галстук в клетку — мой подарок. В одной руке у него — кожаный чемоданчик, в другой плащ. Вид у Лео усталый.

Увидев меня, он включает одну из своих восхитительных улыбок.

Лицо Лео напоминает мне мраморный бюст древнего римлянина — классическое, мужественное изваяние. Если бы он чуть–чуть похудел, получилась бы великолепная статуя, с широкой грудью и точеными ногами, которые он унаследовал от отца. Я видела его фотографии — это был красивый мужчина, с медными, как у Лео, волосами. Десять лет назад его не стало, но мама Лео часто рассказывает о нем: он был врач, увлекался историей, хорошо рисовал, любил готовить рыбу, играл в шахматы и страдал от неизлечимой болезни сердца. Я знаю о нем больше, чем о своем дедушке.

Лео тоже красив. Красив античной красотой, которую сложно оценить, если ты смотришь на его животик, очки или намечающуюся лысину.

Стою и жду, когда он подойдет. Вот он совсем близко, ставит чемоданчик на скамью, берет меня за плечи, оглядывает, отодвинув на расстояние вытянутой руки, и говорит:

— Что ж, Феррара идет тебе на пользу.

Мы обнимаемся, Лео поглаживает мой живот:

— Как там наша девочка?

— Думаю, прекрасно, хоть я уделяю ей мало внимания.

С Лео я могу позволить себе беспечность, обычно я не такая, он знает и с удовольствием поддерживает игру. Его роль — сентиментальный южанин, который трепетно заботится о своей северной девушке с независимым характером. На самом деле мы оба хорошо знаем, кто мы и чего стоим.

Держась за руки, мы спускаемся в подземный переход. На привокзальной площади Лео оглядывается по сторонам.

— Ничего не говори: Феррара не такая, — останавливаю его.

— Ты уже потеряла голову?

— Да, это верно. Пойдем сразу ужинать или сначала в гостиницу?

— Что за вопрос? Ужинать конечно же.

Мы усаживаемся в единственное на площади такси, я называю адрес ресторана, о котором мне говорил Луиджи: там готовят лучшие макаронные запеканки.

— Проспект Эрколе д’Эсте, в конце.

Мы сидим на заднем сиденье, тесно прижавшись: я положила голову ему на плечо, он сжимает мою ладонь. В его дыхании я чувствую усталость и напряжение последних дней.

У замка такси поворачивает на проспект Эрколе д’Эсте — уголки губ у Лео приподнимаются, и он радостно кивает мне: «Красотища!» — будто это моя заслуга.

Ресторан в конце проспекта — единственное заведение, обнаружить которое можно по тусклой желтой лампочке и небольшой вывеске из кованого железа, «под старину».

У входа элегантный господин в твидовом пиджаке и трикотажном галстуке берет наши плащи, подмигивая и дружески улыбаясь, словно мы — постоянные клиенты, с которыми можно обойтись без лишних церемоний. Он провожает нас на веранду, где, кажется, десятилетиями ничего не менялось.