– Помнишь, девочка, гуляли мы в саду! – заорал Толик. – Я бессовестно нарвал букет из роз! Дай бог памяти, в каком это году-у-у, – они мчались по мокрому бульвару Перова к парку «Победа», рассекая пропитанный водой густой и вязкий воздух, – …надрывались от погони сторожа!..

В парке их уже ждали. В другую погоду, не будь дождя, например, теплым майским вечером, все сидели бы на остатках раздолбанных скамеек между колесом обозрения и автодромом, гоняя по кругу пару косяков и несколько бутылок казенки. А так – ежились, жались под крышей автодрома, разбившись на несколько компаний, трепали какие-то давние новости, потому что свежих в парке давно уже не было. Парк «Победа» – сонное болото.

Фарца – люди деловые – на этот раз к ним даже не присоединились. Там у каждого свои интересы, да и Ирку они толком не знали. Зато афганцы подтянулись почти полным дембельским составом, и остальная парковая тусовка, оба ее крыла – комсомольские и очеретянские, тоже были здесь.

Тихонько, в стороне от всех, курил Лосось. Его старались не трогать без дела, но давно уже было замечено, что в драках он всегда валит соперника первым ударом. Ни разу не скиксовал. Такой Лосось.

Унтер кривлялся, как обычно, рассказывал анекдоты: «– Видел, телка прошла? – Ну видел. – Она мне улыбнулась. – Улыбнулась? Вспомни, как я ржал полчаса, когда первый раз тебя встретил».

Закрыв из-за дождя колесо пораньше, подошел Серега Белкин. Он обнял Буратино, пожал руки Тощему и Турку, достал забыченную пяточку, угостил друзей.

На полминуты заглянул к ним Иван Багила и, увидев Белкина, протолкался к нему через толпу.

– Серега, ты Вильку не видел сегодня? Мы с ним на шесть под колесом стрелу забивали. А уже половина седьмого.

– Не было его в шесть под колесом, Иван, – уверенно ответил Белкин. – Хочешь, зуб могу дать.

– Я здесь видел Вильку, – услышал их разговор Тощий. – Он с Гоциком базарил. Спроси у Гоцика, куда он пошел.

– О, спасибо! – обрадовался Багила. – Сейчас спрошу. Где он? Гоцик!

Гоцик сходу подтвердил, что Вилю видел и что тот собирался ровно в шесть встретиться с Иваном под колесом. Уже перевалило за половину седьмого.

– Ладно, – пожал плечами Багила. – Пойду искать Вилю.

А парковые все подходили. Димка Джеймсон, бармен из «Братиславы», пустил по кругу бутылку «Столичной».

– Где именинница? – спросил он, разыгрывая легкое безразличие. – Мне через десять минут надо возвращаться, мутить коктейли для интуристов.

– Джеймсон, мы ее за тебя поздравим, не переживай, – ответили ему из толпы. – Оставь нам то, что в сумке, и можешь возвращаться к своим коктейлям хоть сейчас.

Джеймсон хотел обидеться, но не успел. Из глубины парка, со стороны Воскресенки, донесся треск мотоциклетного мотора. На него не обратили внимания, многие просто не расслышали в общем гуле, но всего через несколько секунд Чезет с Толиком и Иркой вылетел из-за кургана Славы и затормозил возле автодрома.

– Пацаны! – закричала Ирка, соскакивая с мотоцикла.

– А-а-а! – радостно ответили парковые. – Ирка, привет! Ирка, с днем варенья! С днюхой тебя, малая!

– Держи стакан, – Джеймсон протиснулся в первый ряд и протянул Ирке гранчак, потом достал из сумки бутылку красного шампанского.

– Шампунь! – взвизгнула Ирка, и тут же розовая струя ударила из-под руки Джеймсона. – А-а-а! Какой кайф!

Джеймсон налил Ирке шампанского, чокнулся с ней бутылкой, выпил сам и передал бутылку в толпу.

– Ирка, счастья тебе!

Ирка разом выпила весь стакан и повисла у Джеймсона на шее.

– Димка, спасибо! Я тебя люблю!

– Малая, мы тебя тоже любим, – закричали очеретянские, – иди к нам, у нас смага есть!

– Смага у вас каждый день есть, а красный шампунь мне раз в год приносят! – засмеялась Ирка и тут же пошла обниматься к очеретянским. Но не дошла.

– Ты что это, красавица, не здороваешься? – спросил ее сзади и сверху знакомый голос, и сильная рука стиснула Ирку так, что она не только идти уже никуда не могла, но и дышала еле-еле.

– Калаш! – тихо обрадовалась Ирка. – Тебя же вчера еще не было.

– Сегодня вернулся. Два часа как с вокзала. У меня для тебя подарок приготовлен, но это уже завтра, да?

Калаш – загадочная личность. Он живет пунктиром: то появляется в парке на неделю, то на месяц исчезает. Все думают, что Калаш – это погоняло, и оно бы подошло ему, как никому другому, но на самом деле это его фамилия. Не Калашников, а именно Калаш. Он тоже из афганцев, но его ребята не пьют, не курят и не колются. Они качаются и бегают кроссы – для них армия продолжается. Четверо из компании Калаша – студенты: историк, философ и два экономиста. Остальные – работяги с Арсенала. Калаш живет с Иркой в одном подъезде – этажом выше, и ее соседка Катя считает Калаша главной и самой лакомой добычей. Хотя, как и Ирка, почти ничего о нем не знает.

– Да, конечно, заходи ко мне завтра.

– Зайду, соседка. А ты сейчас что, с Рулем встречаешься?

– Ревнуешь? – засмеялась Ирка. – А Руль меня полдня на своем Чезете катает.

– Нет, катайся с кем хочешь. Руль так Руль – твое дело. Просто я с Пеликаном хотел поговорить, но не вижу его. Куда он делся?

– Слушай, точно, – огляделась Ирка. – Нет Пеликана. Он мне вчера два раза сказал, что будет сегодня в парке. Ну, я ему устрою, когда увижу!

– Что же ты ему устроишь, соседка? – весело заржал Калаш. – Ты же с Рулем приехала. Тебе радоваться надо, что его нет.

– Что приехала с Рулем, не значит, что с ним бы и уехала, – мрачно сказала Ирка, еще раз внимательно разглядывая толпу. – А теперь точно с ним уеду.

– Ладно, я в твои дела не мешаюсь. Завтра увидимся, добро?

– Да, Калаш, завтра, – попрощалась Ирка.

Конечно, дождь испортил ей праздник. Да еще и не пришли почему-то многие. Нет Лени Бородавки, а утром он почти на этом месте такие песни пел и клялся быть с цветами. Нет Багилы, но это ладно, без Багилы можно и обойтись. А вот где бродит Пеликан?

Тут Ирку все-таки обступили очеретянские. Эти пока лично не поздравят и не нальют самогона, чтобы каждый выпил с именинницей, – не успокоятся. Сельское воспитание. Ирка хоть и пыталась пить каждый раз не полную, и даже не половину, но с непривычки и без закуски после пятого тоста вдруг почувствовала, что земля теряет устойчивость и твердость.

Ей стало хорошо и радостно среди друзей, которые ее любят и специально собрались здесь вечером, под холодным дождем, чтобы об этом ей сказать.

– Руль, – позвала Ирка. – Руль, ты где?

Но из наступающих сумерек вынырнул не Руль, а тихий старичок Владимир Матвеевич. Когда-то он преподавал французскую литературу в Инязе. За сморщенную от вечного пьянства физиономию Владимира Матвеевича в парке называли Дулей, он всегда улыбался, никому не мешал, был услужлив, когда нужно – молчалив, а когда требовалось – разговорчив. Дуля пил, если наливали, ел там, где угощали, и сегодня заглянул к автодрому, рассчитывая перехватить свои шаровые сто граммов. Очеретянские хозяйские дети не налили ему сотку, и дальше проявляя сельское воспитание, но пятьдесят граммов чистого картофельного самогона Дуле в стакан все-таки попало. Дуля никогда не смотрел, с чего начинает. Он, по мудрому совету, глядел в корень, его интересовало, сколько осталось в бутылке. А в бутылке еще кое-что было.