–Да ну,– бурчит осьмушка, напуская на себя равнодушный вид, будто те смутные слова пролетели мимо, ничем её не зацепив.

–Старшак… Тис давно ещё с людьми знался. И нам костлявкам рассказывал, не только о так себе людях, но и о всяких вправду хороших тоже. Мы и обвыкли, что среди человечьих, ну… разные бывают,– продолжает Ёна. Наверное, и ему из-за Хаша неловко, вот и припала охота поговорить.

Ёна аккуратно отодвигает ногой рыжего котика, который от нетерпёжу сунулся мордой в самую мостину с рыбой. Пенелопа подцепляет за хвост краснопёрого окуня.

–Я знала, что обычно люди орков типа не любят,– произносит она.– А про то, как оно наоборот… в смысле, как орки к людям относятся – даже как-то не думала.

–В деревнях осёдлых и в городах, говорят, нами до сих пор маляшек пугают,– говорит чернявый с чем-то вроде сомневающейся гордости.– Так и есть за что. А наоборот… ххех, знаешь, как идут два человека и видят: орк пешком чешет. Один человек и говорит: «Смотри, вон тварь идёт, давай ей звездюлей пропишем». А второй отвечает: «Слышь, так она вроде больно крепкая, сама нам пропишет».– «А нам-то за что!» …

–Хм.

–Потом, лет семь уже будет – Штырь с Чабхой побежали-то на развед. Так обратно уже вчетвером вернулись: с Хильдой и Руби-маленькой. Возле дитёнка у кого нутро не оттает? Старшак радовался.

Пенни думает, что за свою-то жизнь она навидалась совсем обратных примеров. И что быть мелким ребёнком довольно паршиво. Впрочем, Руби девчонка незлая, смышлёная и миловидная, то есть по всем пунктам саму Пенни она обошла; может быть, в этом всё дело?

* * *

По старшачьему расчёту, Последних следует ждать самое меньшее на пятый день после того, как Хаш ушёл, а вернее всего, что и подольше – если, конечно, они вообще решат явиться.

–Вряд ли они все однокровная родня, наверное, тоже как мы – из недобитков,– рассуждает Коваль за ужином.

–О клане с таким именем я отроду не слышал, до этого следопыта,– соглашается Штырь.

Меж собой костлявые толкуют, что эти Последние, видать, прежде много бедовали по совсем скудным и неприветливым местам, и даже слепая Сал, наслушавшись, качает головой и произносит громко:

–Подлетку одинёшеньку в такой путь послать!.. Если вожак у них и не рехнулся, так совсем поприжало, значит.

–И с таким копьишком,– вполголоса говорит Коваль.

–Поприжало… Эй, Руби,– вдруг зовёт Штырь.– Вот если у маляшки лютые зубы режутся, а нэннэ по делам шарахается, чего бы ты сделала?

–Ложку бы дала, холодненькую, и пускай дёсны чешет,– отвечает девочка, почти не задумавшись.– Ещё ромашек бы заварила, если есть.

–От Шарлоткиных зубов у меня полрукава было изжёвано, пока Дхарн на ручеёк бегом – железные ложки студить,– подхватывает Рцыма.

–У нас мелким ножны давали кусать, и ещё вот так приговаривали: «в рот тебе зубок, а в бошку – разумок»,– Ржавка улыбается, будто это такое уж приятное воспоминание.

–Мне ррхи всё козью косточку грызть подсовывали, я помню,– говорит Сорах.

–А у нас при таком случае, кто взрослый рядом ни случись, маляшечек к груди прикладывали. Хоть кормячие, хоть и некормячие, без разницы. Грудь, она и без молока цыцка, молчок, утишение,– подаёт голос Билли.

–Любой знает, чего делать, когда в клане маляшки водятся,– пожимает плечами Тину из Жабьего дома.– Не хитра наука.

–Верно,– говорит Тис не очень громко, будто бы самому себе.– Вот Хаш – не знает.

–Ох. Плохо,– конопатый сводит брови, сквозь зубы вздохнув, и залипает взглядом на Шарлотке, которая опять подкрадывается к косоглазому коту.

Среди молодых Штырь-Ковалей бродит мысль, а не следует ли пойти хорошим отрядом навстречу Последним, трои-четверо даже сами вызываются на такой развед. Но Тис говорит, что это пока лишнее, особенно если старшак незнакомого клана всерьёз гордый – не принял бы за обиду; а вот если вольные гости не объявятся через полную неделю, тогда он сам такой отряд и поведёт.

Похоже, Пенелопа тут единственная, у кого при мысли об этих Последних мурашит загривок совсем не по-хорошему.

Перекошенное лицо Хаша, всхлип, горький голосок.

«Как теперь старшаку скажу, что я тебя не побил?! Тебя!..»

Вот бы с кем никогда больше не встречаться.

И с тем чокнутым подлеткой. И с его старшаком.

Да разве её, Пенелопу, кто-нибудь спрашивает!

* * *

Впрочем, чересчур маяться ожиданием попросту некогда.

Межняку есть чем отвлечься от неуютных размышлений про возможную скорую встречу с Последними. Помимо обычных дневных дел, к которым Пенни успела привыкнуть, есть ещё многое, обо что легко намозолить упрямый ум. Например, более вдумчиво ловить и присваивать орочью речь. Кажется, некоторые гортанные звуки невозможно освоить, раз уж не с рождения выпало их слушать! Но Коваль же как-то справился. И Хильда. Не говоря уж о Магде Ларссон. Костлявые иногда посмеиваются, когда Пенелопа, отчаянно стесняясь, коверкает какое-нибудь трудное словцо – но тут же почти непременно пускаются вспоминать какие-нибудь прежние дремучие кланы, где был точнёхонько такой выговор. Осьмушка и сама заметила, что произношение у каждого недобитка хоть немного, да своё. Чабха Булат, к примеру, цокает и тянет гласные. У Ржавки получается побольше шипения и глухого свиста. А вот Кривда говорит как-то в нос, хотя скорее всего это потому, что пятак у Кривды был здорово переломан ещё в нежном возрасте.

Ещё Пенни всё поджидает, когда кто-нибудь уже запретит Хильде лазать с острогой на отмелях босыми ногами, прыгать как ошалевшая коза и в охотку драться с молодыми орками. Беременным же типа следует поберечься? Им же, кажется, всё на свете вредно, и по науке, и по разной народной мудрости.

Ладно, старшаки ничего такого рыбарке не говорят – у них без того вроде как хлопот полон рот. Ну, а Марр? А Магранх-Череп? Не, куда там. Разве что после водных шастаний знай подсовывают Хильде колючие вязаные носки.

Правда, промышлять на озеро Хильда теперь никогда не идёт одна, вечно с нею кто-нибудь увязывается. Раньше так тоже бывало, но уж не каждый раз.

А когда Хильде вздумалось размяться в поединке, против неё решается выйти только Чабха-Булат:

–Шибко-то меня не колошма-ать, сестрейка, я ещё пригожусь!..

И хотя в этом поединке выходит куда больше поддавков и уворотов, чем настоящего битья, получается очень ловко и красиво. Оба бойца будто напрочь забывают, что вышли именно подраться, и мирно обнимаются, когда Чаб вытирает по-настоящему взмокший лоб и произносит:

–Извиняй, Лиса, я нынче умаявшись.

Поздно вечером, в Зелёном доме, Дэй раскладывает свои карты для игры в «Четыре войска». Ёна, поправив пальцем поблёкшего от времени валета треф, замечает, что Чабха сегодня опять из всех Штырь-Ковалей самый отчаянный храбрец, и прочие костлявые соглашаются. Пенелопа спрашивает, существуют ли у орков хоть какие-нибудь запреты по случаю беременности.