– Рыыба, рыыба… С цобой… Ф поесд… – уверенно шпарят финские рыбаки и пакуют русским рыбку, просеивая соль между лоснящимися сочными ломтями. Сорок слоев промасленной бумаги – и подарок готов. Останется распаковать его на родной лужайке, открыть чемодан с финским пивом, обняться с сотней слетевшихся на праздник друзей и подруг и под утро, бродя между полуживыми телами, искать, кому бы еще рассказать об удивительной стране и ее удивительных обитателях, каждый год многотысячной хмельной толпой бескровно встречающих праздник горячей финской весны…

Я вообще не собиралась туда ехать. Только что вернулась из Италии, была на седьмом небе от венецианских палаццо, еще не доела пасту, купленную на заправке между Монтекатини и Флоренцией, и не вытрясла весь песок из плавок, а тут опять – пора в путь-дорогу. На этот раз в дорогу дальнюю и довольно дикую.

Но что делать, мужчину звала труба, и его Пятница потянулась следом. Почти месяц был посвящен сборам. Когда последний замок был закрыт и узел завязан, я потрясенно осмотрелась. Казалось, не молодая пара, а симфонический оркестр людей с ограниченными возможностями собрался за полярный круг. В черном бауле можно было легко перебрасывать через границу партии вьетнамских нелегалов. В рюкзаке был утрамбован стратегический запас макарон и ветчины. А это были лишь два из семи багажных мест, заботливо и тщательно забитых всем на свете, от штопора до саперной лопатки. Осматривая коллекцию узлов и чемоданов, я выразила некоторые разумные сомнения. Однако любимый был непреклонен. Мы собирались не на жизнь, а на смерть. Мы ехали на Алтай, в долину вечной мерзлоты, притулившуюся где-то на границе с Китаем и Монголией.

В назначенный час, помолившись всем святым, мы тронулись. Два дня в поезде пролетели незаметно, и вот уже мы выбрасывали свой багаж на перрон незнакомого вокзала. Не прошло и часа, как гримваген, груженный нашей поклажей, выехал на маршрут Барнаул – конец света.

Теперь необходимо кое-что уточнить. Это я ехала в этот благословенный край исключительно развлекаться и радоваться жизни, а вот мужчину в долине ждал режиссер, сценарный план, съемочная группа и две недели работы в нечеловеческих условиях. Гримваген – это такая коробка на колесах, в которой неудобно гримироваться, довольно сложно жить и совершенно противоестественно преодолевать семьсот километров по пересеченной местности. Но времени что-то менять уже не было. Гремя костями и кастрюлями, цепочкой из трех машин мы потянулись в дорогу.

Первые пять часов я еще реагировала на происходящее внутри и снаружи. Я уворачивалась от летающих по периметру чемоданов и даже с интересом посмотрела в сторону родной деревни Шукшина. Потом какой-то груз все-таки догнал мою голову, от удара я впала в забытье и до конца поездки вела себя тихо и нерешительно. Смутно помню, что внезапно машина, как самолет, начала почему-то круто подниматься вверх. Потом опять заспешила вниз, потом дорога начала изо всех сил петлять и извиваться, а потом, когда казалось, что меня вырвет на все четыре стороны, наступила ночь. А наш навигатор бесстрастно показывал, что до цели как до Луны.

Когда мы уже поверили, что ни ночь, ни эта дорога не закончатся никогда, из кромешной тьмы вдруг вынырнула неоновая вывеска с надписью «Бензин». Мужчины усмехнулись. Даже им она показалась разводкой зеленых человечков, но это и правда была заправка, она давала топливо, мы все еще были на планете Земля, и человек, вывалившийся из дверей, понимал по-русски. Оглушив его приступом радости, мы залили полные баки нашим звездолетам и втопили в последний путь по полному бездорожью. Колея была такая, что, казалось, вечная мерзлота все-таки подтаяла и проступили ребра падших мамонтов. Я было открыла рот, чтобы как-то прокомментировать происходящее, но вскоре комментировать было просто нечем, я в трех местах прокусила язык и надолго замолчала.

Наконец гримвагены въехали за ворота, встали и двигатели затихли. Мы еще не успели осознать, что вопреки всему добрались-таки до места живые и относительно здоровые, как вдруг налетели неведомые силы, принялись изо всех сил раскачивать машины и ломиться в закрытые окна и двери. Я думала, умру от страха, однако это оказались люди. Наши. Веселая компания киношников, на радостях отметивших все праздники мира и страшно довольных прибытием свежих сил. Однако силы были совсем не свежие. Я, конечно, широко улыбалась, но про себя все время повторяла только одно слово: «Кровать, кровать, кровать, кровать…» Потом я начала бубнить его вслух, потом поймала в коридоре какого-то весельчака и гаркнула то же самое ему в лицо. Тот перекрестился и побежал дальше.

Вскоре добрые люди все-таки показали нам кровати. Человек, похожий одновременно на Деда Мороза и Снегурочку, отворил дверь, на которой почему-то было написано «География», и мы увидели две детские люльки, аккуратно застеленные простынями в уточку и горошек. Мужчина за моей спиной всхлипнул. И вряд ли его расстроили уточки. По сравнению с этими топчанами спальное место в купе выглядело развратным ложем. Мужчина молча пошел по коридору прочь. В эту кровать он мог положить руку или ногу. Поэтому первую ночь мы провели в спальных мешках в гримвагене. Впрочем, как и оставшиеся тринадцать.

Наутро я не смогла самостоятельно выбраться из постели и червем поползла к выходу. Я думала, мешок с кавказской пленницей без свидетелей выпадет на газон. Но нет. Два человека с раскосыми глазами и в милицейской форме уже давно ждали чего-то похожего. Хладнокровно проследив, как женщина пытается обрести свободу и подняться с колен, они произнесли какие-то заклятья и испарились. Я же, как бабочка из кокона, вырвалась, наконец, из мешка, осмотрелась и, по обыкновению, зарыдала.

Ну а что еще можно было сделать, глядя на три десятка похожих друг на друга, как капли дождя, избушек, стоящих шеренгами вдоль дороги? Вокруг не росло ни кусточка, ни цветочка и только бегали коротконогие дворняги. В перспективе за последним домиком проступали равнодушные розовые горы, а над всем этим стояло высокое синее небо без единого облачка.

Это небо довело городских жителей до исступления. По завершении рабочего дня некоторых находили сидящими на стульях в чистом поле. Они не отзывались на привычные имена, пересчитывали звезды и внимательным взглядом ощупывали бесконечность.

Других членов дружной команды сразу после захода солнца начинали интересовать совершенно иные вещи. Надо сказать, мы, конечно, попали в чарующий край шаманов, ветров и впечатляющей бедности. Никаких таких привычных гостиниц здесь не было. Большая часть съемочной группы заняла здание школы, пустующее по причине летних каникул. Хотя что-то мне подсказывало, что мы все равно бы его заняли, даже если бы приехали в разгар занятий. Больше здесь жить было просто негде. Большинство местных жителей имели спутниковые тарелки, но обитали в домах с плоскими крышами, обмазанными грязью.

Но и в школе без выпивки было несладко. Сначала всех умиляло, что взрослые дяди и тети расселились по кабинетам и делились впечатлениями о том, что в Алгебре просторнее, чем в Химии, а в Геометрии расквартировался Леха, а у Лехи – склад спиртного! Но вскоре веселье стало несколько пробуксовыать. Наверное, главной причиной послужила напряженная работа на слишком свежем воздухе, на высоте почти двух тысяч метров над уровнем моря. Здесь многим снились странные сны, и у здоровых мужиков шла носом кровь. Но основные неудобства были связаны совершенно с другим.