Расследование продвинулось лишь на один шаг. Но, к сожалению, вел он скорее назад. Всего за полчаса до совещания она, к своему удивлению, получила ответ от сетевого провайдера. Да, мобильник Уильяма Трюсте утром в сочельник был действительно соединен с вышкой в Люсвике с 8.01 до 8.03. Кроме того, один из работников интерната подтвердил, что видел, как Уильям Трюсте сразу после семи утром в сочельник заходил к отцу, Ивару Трюсте. А позднее, к досаде заведующего отделением, персонал обнаружил в мусорном ведре у Ивара Трюсте остатки селедки, пустую пивную бутылку и маленькую бутылочку, явственно пахнущую вересковой водкой.

— Словом, показания Уильяма Трюсте, судя по всему, правдивы, — подытожила Карен, не сумев полностью скрыть разочарование.

В глубине души она не ждала, чтобы подтвердилось алиби и они лишились одного из подозреваемых, ей хотелось чего-то другого. Она закончила совещание, еще раз подчеркнув, что, вне всякого сомнения, они сообща раскроют это дело, а затем пожелала всем счастливого Нового года. О своей встрече с Оддом Эйкеном она не сказала ни слова.

* * *

Сейчас, по дороге домой в Лангевик, она испытывает такое же облегчение, как и ровно пять суток назад, когда ехала в противоположном направлении. Настроение еще немножко улучшается при мысли, что можно отдохнуть от ночевок в цветастой комнате и встретить Новый год у Эйрика и Коре.

Без ответа от криминалистов в расследовании все равно не продвинуться, думает она, заглушая укол нечистой совести. Я ведь скоро вернусь, уже примерно через — она смотрит на часы и подсчитывает в уме — сорок часов. И между прочим, я до сих пор на больничном, добавляет она к своей безмолвной защите. Смеед должен сказать большое спасибо, что я вообще согласилась, а он может сидеть себе на пляже, потягивая коктейли.

В голове слышится возмущенный голос Сигрид: “Я еще должна торчать на каком-то идиотском кокосовом пляже?” — и Карен пронизывает сочувствие к начальнику. Но лишь на мгновение.

Она приглушает радио, тянется за мобильником, сует в ухо наушник. Лео Фриис отвечает после восьми сигналов.

— Я принимал душ, — говорит он. — И, кажется, извел весь шампунь.

— Я еду домой. Взяла отгул на пару дней.

— Черт, когда будешь здесь?

Ты как раз успеешь прибраться, думает она.

— Через час-другой. Я на магистральном шоссе. Дома все в порядке? Как Руфусово ухо?

— Лучше. Мы сделали все, как ты сказала, но его чертовски трудно удержать. Не нравится ему эта мазь.

“Мы”, думает она. Значит, Сигрид все еще там.

— Купить что-нибудь по дороге?

— Нынче утром мы ездили в магазин, так что не беспокойся. Думали, вдруг ты все-таки приедешь домой. Только вот молоко забыли.

Она слышит, как Лео с кем-то разговаривает. Потом снова обращается к ней:

— Сигрид говорит, средство для мытья посуды тоже на исходе.

Закончив разговор, Карен опять прибавляет громкость радио. Последние звуки чего-то, что она не узнает, — и знакомое вступление к старому хиту группы “Fugees”. Она беззастенчиво подпевает:

— Ready or not, here I come, you can’t hide…

Осторожно она увеличивает скорость.

— Тебе нужна скрытка, — говорит Марике, натягивая колготки. — Черт, совсем малы стали.

Они сидят в комнате перед мастерской. Карен зябко вздрагивает и смотрит в окно на тихий снегопад. На улице еще больше похолодало, а обжиговые печи уже несколько дней не работают. Или, может, ей холодно из-за короткого платья без рукавов, которое она надела в честь Нового года. Как завороженная, она наблюдает за тщетными попытками Марике как следует натянуть колготки, рост-то у нее как-никак метр восемьдесят три.

Она умеет слушать, думает Карен. Сорок пять минут Марике слушала ее сетования на Лео и Сигрид, ведь эти двое попросту сели ей на шею. И ей то хочется, чтобы они были рядом, то она мечтает остаться одна. И как радовалась всего несколько часов назад, когда переступила порог дома и ее встретили голоса и аромат еды на плите.

“Добро пожаловать домой”, — сказал Лео, протягивая бутылку пива.

Она потупила глаза, чтобы скрыть смесь паники и радости, охватившей ее, когда она взяла у него бутылку. Да, без них все было бы куда проще. Куда тише. “Добро пожаловать домой”… Эти слова — как удар хоккейной шайбой под ложечку.

А после еды Сигрид задала вопрос. Можно ей переехать сюда, снять гостевую комнату? Она собирается продолжить учебу, и если продаст полученный по наследству дом, то не понадобится брать ссуду на учебу.

“У меня есть деньги, чтобы платить за комнату, и я буду все вечера зубрить. Ты вообще не заметишь, что я здесь”.

Ответить она не смогла. И видела, как в глазах Сигрид возникает разочарование, пока она ждет от Карен слов, каких та произнести не может: “Конечно, можешь пожить здесь”.

* * *

— Что такое “скрытка”? — спрашивает она. — Можешь ведь говорить по-нашему, чтоб было понятно, ты же умеешь.

Марике со вздохом одергивает платье и оборачивается. Потом с преувеличенно четкой артикуляцией произносит:

— Тайное место, если угодно. Где ты сможешь уединиться, когда дома невмоготу. Квартира для ночлега. Здесь, в Дункере. Comprende?[9]

Карен в ответ только фыркает.

— Тогда и со мной будешь видеться чаще, а не уезжать после первой же рюмки, — продолжает Марике.

— И как, по-твоему, это устроить? — уныло спрашивает Карен. — Чуть не каждый дом в городе — кооператив. У меня нет денег, чтобы купить здесь квартиру. Или ты думала, что я буду ютиться в съемной однушке где-нибудь в Горде или Мурбеке и наслаждаться одиночеством?

— Да уж, могу себе представить, — смеется Марике. — То ли дело здесь, в гавани.

Мастерская Марике Эструп расположена в нижнем этаже старого каменного дома, где в былые годы поочередно помещались кузница, мастерская жестянщика и магазин лодочных моторов и запчастей. Дом находится на западном конце приморского бульвара. Раньше совершенно захолустный и обшарпанный портовый квартал, а теперь привлекательное место с потрясающим видом на гавань. Карен много раз брала ключи от мастерской, если не успевала или не хотела ехать домой в Лангевик. Диван-кровать тут вполне удобный, а холод всегда можно компенсировать джином, вермутом и оливками. Зимой тепло от обжиговых печей служит тем более приятным дополнением. Летом приходится спать, оставив все окна нараспашку, иначе нестерпимо жарко.

Сама Марике живет на участке в пятнадцати километрах к северу от Дункера. Она купила его, поскольку к нему примыкает месторождение глины, той мягкой зеленоватой глины, которая и заставила ее переехать в Доггерланд. И познакомились они с Карен в связи с покупкой земли восемь лет назад. Марике сказала, что купит участок за любую цену. Турбьёрн, один из двоюродных братьев Карен с материнской стороны, владелец этого ничего не стоящего участка, решил обвести странную датчанку вокруг пальца. И отнюдь не обрадовался, когда Карен, случайная свидетельница их переговоров, вмешалась и сказала, что глинистый участок вовсе не стоит фантастических сумм, какие заломил Турбьёрн. Карен настояла на своем и проследила, чтобы в сделку включили и прилегающий участок, пригодный для строительства.