Так хорошо было Аллочке в Париже, что домой возвращаться расхотелось совершенно – а ведь дома ее все очень ждали.

Депутат Горликов ждал испуганно, мучаясь вопросом: правильно ли он сделал или все же погорячился?

Сестрень ждала Аллочку, заготовив ушат ядовитых словечек.

Племянник ждал Аллочку искренне и страстно, как все зашуганные дети.

А что касается Натальи Горликовой с ее балконами, она ждала Аллочку исступленно, как периода зимних распродаж, и даже поделилась своими странными чувствами к домработнице с модным психотерапевтом Денисом Мертвецовым.

– Откровенничали? – улыбнулся модный врач в ответ на горликовскую исповедь. – Дружили? Подарочки дарили?

– Да нет, кажется, – заволновалась Горликова и начала копаться в памяти судорожно, будто в косметичке. За этим занятием она не заметила, как неприязненно косился Денис Григорьевич на ее знаменитые балконы, обтянутые сегодня бархатными брючками. – Ну, то есть я ей, конечно, дарю иногда что-то по мелочи, но ничего серьезного. И никакой дружбы, о чем вы?

– Молодец, – сказал Денис Мертвецов. – С домашними помощниками – никакой дружбы. Никаких отношений, кроме сугубо деловых.

Наталья нервно облизала губы.

– Тогда почему же я без нее так скучаю?

– Потому что она очень хороший работник.

«Непонятно, почему все в таком восторге от этого доктора, – возмущенно думала Балконша по пути домой, где без Аллочки густо колосилась грязь и давно не чесанный голодный кот сновал, как призрак, стараясь не встречаться в коридорах с таким же голодным хозяином. Увы, борщ, котлетки и торт «Ингрид» жили теперь только в воспоминаниях.

Аллочка же, к несчастью запаршивевших Горликовых, вообще о них не думала – у нее был Париж, и единственное, чего ей хотелось, это чтобы он был с ней всегда.

В последний парижский вечер Аллочка решилась – и открыла двери русского ресторана на улице с многообещающим названием «Дарю». Там было пусто, время ужина не настало, и хозяин расслаблялся в компании слегка клюкнувшего типа: на столе перед ними дымились тарелки с борщом. Аллочка потянула носом и сразу поняла: борщ сварен в нарушение всяческих канонов.

– У нас закрыто, – сказал хозяин, скользнув, впрочем, взглядом по худенькой фигурке гостьи.

– И еще у вас борщ неправильный, – отозвалась Аллочка, так что клюкнувший тип развернулся к ней полным корпусом:

– А вы можете сварить правильный?

– Могу, – не моргнув глазом сказала Алла Рыбакова, и хозяин бросил ей в руки фартук.

…Гостя звали Павел Николаевич Дворянцев, для своих – П.Н. Отведав Аллочкиного борща, он крякнул, свистнул и потребовал налить еще тарелку.

Подперев щеку ладонью, будто крестьянская девушка, Аллочка смотрела, как П.Н. задумчиво ест борщ, осмысляя каждый глоток.

– Борщ не так прост, как кажется, – изрек наконец П.Н., вытирая губы салфеткой. – Многие ломаются именно на борще.

– Павлик, не обобщай, – раздраженно сказал хозяин.

– Я вот тут задумал один проект, – не обращая на него внимания, продолжил П.Н., глядя Аллочке в глаза, – мне нужны талантливые люди. Вы, кстати, откуда родом?

Балконша и Горликов так и не дождались свою Аллочку. Каждый отреагировал в соответствии с собственным темпераментом – Наталья собственноручно выбросила Аллочкины тапки в мусорный контейнер и заказала в агентстве новую домработницу (она, как и следовало ожидать, пришла пьяной уже через месяц, но нас с вами эта история не касается).

А Горликов заказал благодарственный молебен в церкви и завел постоянную любовницу по имени Анжела – очень худенькую и светлую, как мир в душе.

Спустя полгода Горликов неожиданно получил анонимный почтовый перевод на смутно знакомую сумму – кажется, именно столько стоила давняя поездка в Париж его бывшей домработницы.

Аллочка быстро убедила П.Н. в том, что борщ – не единственный ее козырь, и с первых минут сотворения канала «Есть!» находилась рядом с демиургом. С годами ледяная корочка на ее душе становилась все толще, а карьерный замах все выше. Депутат Горликов, спустя несколько лет пришедший в студию канала «Есть!» для участия в шоу, не узнал Аллочку в суровой деловой даме, сдержанно кивнувшей самой Гене Гималаевой. Аллочка и сама бы себя не узнала: от прошлого в ней остались лишь вечная радость домашней работы и привычка каждый год ездить в Париж. И борщ, разумеется! Борщ тоже никто не отменял.

где речь пойдет о дорогах, которые мы выбираем, и о дорогах, которые выбирают нас

Пребывая в тесной шкурке старшего школьника, Гриша Малодубов с удручающей регулярностью был вынужден вставать лицом к лицу с проблемой выбора. И для него это было все равно что стоять лицом к лицу с заклятым врагом. Родители Гриши, простые честные трудяги – шофер и кассирша, всегда все решали за сына сами. Выбирали ему и друзей, и одежду, и даже увлечения: Гриша, как и его папаня, каждые выходные обреченно проводил на Птичном рынке – покупал и продавал аквариумных рыбок.

Нехитрый бизнес совместно с трудовой деятельностью приносил Малодубовым хорошие деньги – одевали Гришаню тоже с рынка, прекрасной и жуткой «тучи», озарявшей слепящим светом заморского дефицита унылый мир 80-х. Вещи выбирала Грише мама – и хорошо выбирала! Дутая синяя куртка с надписью Parmalat, джинсы Lee, кроссовки Adidas, норковая шапка-формовка и мохеровый шарф с лейблой – все было у Гришани, но, к сожалению, даже самый правильный прикид тушевался перед внешними данными нашего юноши и, более того, вступал с ними в яростный диссонанс.

Гришаня родился альбиносом, волосы имел в точности такие белые, каких добивались миллионы землянок во главе с Мэрилин Монро, а кожные покровы, напротив, красные и к тому же усеянные действующими вулканами гнойных прыщей. Тут, сами понимаете, даже джинсы Lee не помогут! Девочки Гришани сторонились, а друганы им откровенно брезговали, вместе ржать и плеваться у гаражей не звали. Впрочем, самые хитрые из них сохраняли с Малодубовым приличные отношения: втайне от матери он давал друзьям потрепаться в джинсах или сфоткаться в формовке. Боже, какое дурное было время!

В общем, прилично Гриша смотрелся только зимой и в темноте – жалкий фонарный свет удачно ложился на сверкающую нефтяным блеском куртку и облизывал по волоску каждый сантиметр формовки. А летом, когда долгие солнечные дни случаются даже в далеком сибирском городе, где грустно произрастал Гриша, ему приходилось почти безвылазно сидеть дома. Дружная компания скисала при появлении Прыща, как окрестил его один из корешей, регулярно одалживающий по зиме заветный куртярик. А ведь как Гриша хотел с ним подружиться – с этим прекрасным коротконогим и властным юношей по имени Толян! Именно этот роскошный Толян прижимал к расписанной непристойностями ржавой стене гаража любимую девушку Малодубова – Жанусика Оглоедову.

– Ничего, Гришаня, будет и на твоей улице счастье, – утешали его родители, а он разглядывал их лица сквозь злые, будто луковые, слезы и думал, что белесую масть свою унаследовал от папани, а дурную кожу, конечно же, от мамани: у нее до сих пор на щеках рубцы – глубокие, как ямы от снарядов. И пусть люди они были, без сомнения, хорошие и щедрые, все равно Гриша Малодубов предпочел бы родителей более авантажной внешности. Простим ему, читатель! Страдающему отроку пока каких-то четырнадцать лет…