Он глянул на меня искоса.

– Ладно, Мэтт, не стану, пока сама не захочешь.

– Не захочу. И не передумаю, ясно? – сказала я.

Я тебе не кукла для тренировки, бурчала я про себя. Нечего отрабатывать на мне приемчики перед тем, как отправиться к Марте Миллер.

– Слышь, Мэтт? А на лодочке-то покатаемся?

– Я не против.

– По рукам.

Добравшись до «Хигби», Ройал распряг свою пару гнедых и пустил их в загон. Его приятель предложил нам выбрать ялик, а потом Ройал выгреб на середину Большого Лосиного озера, и при этом не делал никаких глупостей и не показушничал, то есть не вставал в лодке во весь рост, например, и я сидела к нему лицом, и от великолепия весеннего дня в Северных Лесах у меня прямо-таки захватывало дыхание. Когда Ройал утомился грести, мы просто дрейфовали под свисавшим с берега болиголовом. Говорил Ройал мало, но указал на семейство уток, на парочку крохалей и на голубую цаплю. Он следил взглядом за взлетающей цаплей, ни на миг не отрывался от нее, а я следила за ним и гадала, уж не ошибалась ли я на его счет. Я всегда считала Ройала не слишком восприимчивым, но, может быть, его восприимчивость была иного рода. Может быть, он ценил не слова, а темную красоту озера или внушающее трепет великолепие леса. Может быть, за его молчаливостью скрывалась глубокая и бурная душа.

Это была странная мысль, и вскоре сам Ройал избавил меня от такого заблуждения.

– Прошлой ночью всех цыплят моих сожрал скунс, – сообщил он. – Кишки да перья по всему двору. Мои собственные цыплята это были – хотел вырастить их и продать осенью.

– Очень жаль, что так вышло, Ройал.

Он вздохнул:

– Хотя бы кура у меня уцелела. Она еще будет нестись, а если не станет, тогда откормится и разжиреет, как надоть. Вкусная станет.

– Ну конечно, так и оно и будет.

– Но деньги мне пригодились бы, как ни крути. Я коплю, хочу отложить к той поре, когда отделюсь от отца.

– Вот как? И чем тогда займешься?

– Хозяйством. Земля в наших местах дорожает. Чтоб начать свое дело, человеку требуется поднакопить деньжат. Я бы охотно молочную ферму завел. Может, даже сыроварню. Сыр – он вполне прокормить может. Он же долго лежит.

Помолчав несколько мгновений, он добавил:

– Мне сколько земли ни дай, все мало будет, Мэтт. Только под молочное стадо я бы взял пятьдесят акров. И еще пятьдесят овцам. Двадцать под кукурузу, двадцать под картошку, двадцать на плодовый сад. Да я бы мог все дачи на озере снабжать ягодами все лето напролет.

– Ты бы мог, – подхватила я, окуная руку в озеро. Потом я стряхнула с руки воду и прикрыла козырьком глаза, чтобы лучше видеть Ройала. Он подался вперед, руки скрестил на коленях. Его лицо было повернуто в профиль, но потом он обернулся ко мне и улыбнулся, и у меня перехватило дыхание, и я захотела узнать, каково это – быть красавицей.

– Ты по ягоды ходишь, Мэтт? Я люблю собирать их вечером, когда попрохладнее и кузнечики принимаются стрекотать. Замечала, как здорово все пахнет в эту пору? Я слежу, как поспевает земляника. Уже недолго ждать. Клубника, что я пару лет назад посадил, созреет только к концу июня. В прошлом году целые тонны собирал. Папа брал ее продавать заодно с молоком. Стряпуха в «Дартс» сказала, слаще этой ей никогда не попадалось. Сколько денег заработаю на ягодах в нынешнем году – все потрачу на цыплят, накуплю побольше. Это ж, считай, дармовые деньги, которые за ягоды. Делов-то – собирай себе на свежем воздухе, в поле, перед закатом…

Ройал Лумис болтал без умолку. За все годы, что мы были знакомы, я никогда не слыхала от него столько слов подряд. Наверное, не на те темы с ним говорила. А вот разговори его насчет земли и хозяйства – и он чуть ли не в поэзию ударится. Впервые я видела ясно, что творится в его душе. И хотела знать, пожелает ли он когда-нибудь заглянуть настолько глубоко в мою душу, чтобы выяснить, что делается в ней.

Когда он наговорился про цыплят, сыр и ягоды, настал мой черед. Я рассказала про экзамены и какие оценки я получила – но ему было скучно. Стала рассказывать про книгу, которую в то время читала, – опять ему скучно. Тогда я заговорила о Барнарде. О том, что, хотя тетя не одолжит мне денег, а дядя нарушил слово, которое мне дал, и я уже понимаю, что поехать не смогу, – я все-таки мечтаю поехать.

– Так ты едешь? – перебил он меня.

– Я бы хотела…

– Но зачем? На что тебе? Ехать в этот Нью-Йорк, чтобы там книги читать?

– Там я, может быть, научилась бы сама их писать. Я же тебе объясняла, Ройал, – сказала я, и мне вдруг очень захотелось, чтобы он меня понял. Ужасно, отчаянно захотелось. А он и не слушал – знай твердил свое.

– Почему тебе не читать книги тут, дома? Учеба – напрасная трата времени и денег, к тому же Нью-Йорк – город опасный.

– Неважно, – раздосадовано буркнула я. – Зря я тебе сказала. Ты даже не слушал.

Он заерзал на скамье, его колени уперлись в мои.

– Слышал я тебя, но смысла в этом никакого не вижу. Почему ты все время читаешь про то, как живут другие люди, Мэтт? Тебе твоя собственная жизнь не интересна, что ли?

На этот вопрос я не ответила – побоялась, что голос задрожит, если я попытаюсь заговорить. Но и не пришлось отвечать, потому что Ройал меня поцеловал. Хотя я его предупреждала, чтобы он этого не делал. Он поцеловал меня, и я поцеловала его в ответ, и это был правильный ответ.

Сначала это были обычные, простые поцелуи, а потом – настоящий. А дальше Ройал обхватил меня руками и прижал к себе так сильно, как сумел в раскачивающейся лодке, и это тоже было правильно. Никто не обнимал меня с тех пор, как умерла мама. Мне не хватало слов, чтобы описать, каково это было. Мое слово дня, предзнаменование, то есть знак или примета, которая указывает какие-то события в будущем, совершенно сюда не годилось. В объятиях Ройала я чувствовала – тепло. Тепло, и жажду, и еще я как будто ослепла.

Его руки двинулись к моей груди. В этот раз он действовал бережнее, чем в предыдущий, и от прикосновения его ладоней у меня занялся дух, но все-таки я его отпихнула, потому что слишком грустно всегда, всегда хотеть того, чего у тебя никогда не будет.

– Прекрати, Ройал. Или я из лодки выпрыгну. Честное слово, брошусь в воду.

– Не ерепенься, Мэтти. – прошептал он. – Ничего плохого, если парень с девушкой потискаются… коли у них на лад пошло…

Я высвободилась из его рук.

– На лад? – переспросила я, потрясенная. – Впервые об этом слышу, Ройал.

– А чего бы я катал тебя на лодке? И с чего бы целовал тебя, когда твоя корова к нам залезла? И вспахал твое поле заместо тебя? Книг вон сколько читаешь, а сама дура дурой.

– Но Ройал, я думала… все говорят, ты и Марта Миллер – парочка.

– Люди много чего говорят, и ты тоже зря болтаешь, – сказал он. И снова поцеловал меня, а я пыталась себе напомнить, что все это странно и как-то бессмысленно. Он никогда раньше не проявлял ко мне интереса, если не считать того поцелуя, когда Ромашка проломила загородку, а тут вдруг у нас «на лад пошло». Но губы его показались мне слаще всего, что доводилось отведать, а от его рук исходили разом утешение и угроза, все перепуталось, и я знала, что надо остановить его руки, остановить Ройала, вернуть себе голос и сказать «нет». Но тепло его кожи под моими руками, и его запах – мыло и чистый пот, и этот его вкус – все было сильнее меня.