— Соскучилась по коллегам? — рассмеялся он не без ревнивых ноток.

— Мне кажется, что лишние руки, ноги и глаза сейчас там не помешают, — сказала она. — Если все так серьезно, как собирают в новостях, того количества наблюдателей, которое было послано в Новоладожск, явно не хватит. Я сейчас же позвоню Марку.

— Какому еще Марку? — возмутился Бьерн.

— Президенту ассоциации, руководителю комиссии. Кстати, очень милый молодой человек, — добавила она ехидно, заметив беспокойство своего друга.

— Я вообще не понимаю, чем мы можем помочь, — проворчал Бьерн. — Тебе не хватает приключений в России?

— Никаких приключений я не хочу! — рассердилась Фанни. — А помочь есть чем. Возможно, потребуется организовать пикет местной организации «зеленых». Наверняка понадобится произвести анализ воды и почвы, замеры радиоактивности на большой территории. Впятером они будут год возиться.

— Так им и дали замерять радиационный фон, — вздохнул Бьерн. — А организации «зеленых» в Новоладожске, насколько мне известно, нет. Вот «синие», я имею в виду «синелицых», кажется, скоро организуются…

Фанни поднялась.

— Что бы там ни было, а я пошла собирать вещи, — твердо произнесла она. — И тебе советую сделать то же.

В эту минуту дедушка Бьерна, переключавший каналы в попытке уйти от навязчивой рекламы, крякнул.

— Смотрите-ка, ребята! — проговорил он. — Тут тоже про Новоладожск вещают. Только все наоборот. Кто из них брешет-то?

Программу с опровержениями материала Александры они просмотрели в ошеломленном молчании. А затем Фанни тряхнула рыжими кудряшками.

— Я пока еще не очень разбираюсь в российской жизни, — сказала она и сморщила веснушчатый носик. — Но мне кажется, что дело здесь нечисто. Теперь я уверена, что ехать нам нужно обязательно.

Новоладожск встретил молодых шведов бог весть откуда взявшимся холодным ветром и первым за пару недель дождем.

— Наконец-то родная погода! — воскликнул Бьерн, вылезая из «маршрутки» и подавая руку Фанни. Кстати, к жесту этому ему пришлось девушку приучать — она была уверена, что помогать таким образом выйти из машины, автобуса или другого средства передвижения мужчина должен либо пожилым дамам, либо всем, но только если он привратник. «Слава Богу, что ваш европейский феминизм не докатился до России, — говорил на это Бьерн. — Воспитанные русские джентльмены еще и пальто дамам подают, как гардеробщики». Фанни ужасалась. Бьерн смеялся над ее реакцией. От предложения пожить в прабабушкином доме девушка отказалась категорически. Ее можно было понять — после смерти прабабки Бьерн наведывался в наследные владения редко, а жилище без хозяина быстро приходит в запустение. На одну только генеральную уборку потребовалось бы дня два, не говоря уже о починке покосившейся двери и прохудившейся крыши.

— Ладно, поехали в гостиницу, — вздохнул он, с тоскою оглядывая когда-то теплый и уютный дом.

— Что-то я не вижу никакой гостиницы, — заметила Фанни, оглядывая большую площадь. — Или я ошибаюсь, и это здание с российским флагом — отель?

— Это здание с флагом, судя по всему, — мэрия, — усмехнулся Бьерн. — А гостиница — вот, с табличкой.

Фанни оторопело уставилась на трехэтажное здание квадратной формы безо всяких архитектурных излишеств.

— Это? — воскликнула она. — Но у ее хозяина наверняка нет клиентов. Какое убожество!

— Это единственная гостиница в Новоладожске, — возразил Бьерн. — Поэтому клиенты здесь иногда появляются. Например, члены европейской экологической комиссии.

Фанни приоткрыла рот, а белесые брови ее поползли вверх.

— О, нет!.. — простонала она. — Ты думаешь, они поселились здесь? Если она такая снаружи, то что же творится внутри?

— Там может твориться все, что угодно, — весело проговорил Бьерн. — Но, надеюсь, что до тараканов дело не дойдет. И воду, наверное, к нашему приезду все-таки пустили.

— Какую воду? — было видно, что девушке вот-вот станет дурно.

— Возможно, даже горячую, — серьезно сказал Бьерн. — Но вот за это я не ручаюсь. Обычно в это время года по всей России горячую воду отключают.

— Что значит отключают? — не поняла Фанни. — Как можно отключить водогреи?

— Водогреи нельзя, — кивнул юноша. — В старых петербургских квартирах, как у бабушки с дедушкой, горячая вода есть всегда, потому что там как раз водогреи. В России они называются колонками. А вот в современных домах с этим проблемы.

— В старых — есть, в новых — нет… — как сквозь сон, пробормотала Фанни. — Не понимаю.

— Не бойся, ты со мной, — бодро произнес Бьерн, видя, что Фанни перепугана всерьез. — Если тебе не понравится гостиница, купим палатку и будем жить в ней на берегу речки. А хочешь, я построю шалаш?

Фанни сделала глотательное движение, словно новая информация стала ей поперек горла. К такой романтике она готова не была.

* * *

Брыкин провел выходные великолепно. Никогда он так не отдыхал душой и телом. Мариночка оказалась идеальной женщиной в понимании Аркаши. Она была прекрасным кулинаром и ни разу за все время брыкинского пребывания у нее не повторилась в меню. Она предупреждала каждое его желание: стоило ему подумать о том, что неплохо бы сейчас выпить холодного пива, а Мариночка уже вскакивала с дивана и приносила ему запотевший бокал с янтарным напитком. Она была внимательной слушательницей: какой бы бред ни нес Аркадий, Мариночка внимала ему, словно он открывал ей божественные истины. И конечно, самым главным было то, что она хороша в постели. Правда, это обнаружилось не сразу, а по мере того, как Аркадий добрел и начинал говорить красивые слова, порожденные, в свою очередь, Мариночкиными заботами. Но когда это удалось, Брыкин почувствовал себя на вершине блаженства и подумал, что вся предыдущая его личная жизнь была, в сущности, сплошной неудачей. Почему он раньше не понял, что именно Мариночка — женщина его мечты?

В перерывах между любовными утехами и обильными трапезами они изучали документы, переданные Брыкину Иваном Ивановичем Аржанухиным. И надо сказать, что дело это оказалось сродни разгадыванию непростых кроссвордов и увлекло их не меньше, чем прочие занятия. Иногда они так погружались в бумаги, что забывали пообедать или приласкать друг друга. Брыкин и не подозревал, что прежде чем он сможет опубликовать где-нибудь эти материалы, придется над ними изрядно попотеть. Чего греха таить, задал им Иван Иванович задачку.

Сначала им пришлось рассортировать все материалы по трем кучкам. В первую они отложили официальные документы, представлявшие какие-то специальные сметы, в которых разобраться не было никакой возможности. Самым понятным в них были суммы. А вот чему эти суммы соответствовали, мог догадаться лишь человек посвященный. Ну и в самом деле, что может означать код «Х-П-23-ТД»? Прибор? Вещество? Или какую-то услугу? Эти документы Брыкин с Мариночкой отложили, после того как помучились над ними часа четыре. Вторую группу составили разрозненные листки, исписанные неразборчивым почерком, по-видимому, как и говорил Аржанухин, его дневник. Листки не были пронумерованы, фразы и слова обрывались в конце страницы, и чтобы составить связное произведение, нужно было потрудиться. Это напоминало игру в пазлы. Тексты были странными и наводили на мысль о том, что их писал человек с неустойчивой психикой. Чего стоили, например, такие пассажи: «Каждый хоть раз в жизни должен совершить поступок. Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Я прожил пятьдесят шесть лет и не совершил до сих пор ни одного поступка. Это странно? Быть может. Но до сих пор я не вставал перед этой необходимостью. Все происходило само собой. Не нужно было принимать решений, потому что все решалось само собой. Не нужно было отказываться от чего-либо, потому что ничего не было. Нам нечего терять, кроме цепей?.. Да! Да! Да! Вот он, поступок! Разорвать цепи. Как на каком-то плакате. Негр, разрывающий цепи. Негр разорвал! А я не могу?»