Бабушку, как и деда, приходили хоронить учителя.

Юрка опустился на пол, обхватил колени руками. Попробовал кашлянуть. Хоть два пальца в рот пихай, чтобы выблевать пустоту, душившую изнутри. Дед был стержнем в его жизни. Бабушка, как оказалось, всем остальным.

Скрипнуло в коридоре. Старый дом всегда жил своей жизнью, но сейчас Юрка испуганно вскинулся и уставился в черный дверной провал.

Тихо. Только легкий стук крупинок снега по стеклу.

Юрка метнулся в коридор и хлопнул ладонью по выключателю. Пусть будет свет! Везде, во всем доме!

Лампы вспыхивали одна за другой. Последним засветился оранжевый абажур на кухне.

Тут было слишком, непривычно чисто – ни фартука на крючке возле плиты, ни распухшей от вклеенных рецептов тетради, ни блюдца с сухофруктами, которые бабушка любила прикусывать с чаем. После поминок убрались учителя, потом заходила Марья Ивановна, что-то готовила. Звала Юрку поесть, но он отказался. Стоило вспомнить об этом, и рот наполнился кислой слюной.

Холодильник чавкнул, открываясь. Внутри стояла кастрюля с темно-красным борщом. Юрка вытащил мозговую кость и вцепился в холодное мясо, давясь от жадности. Кажется, последний раз он ел позавчера – приторно-сладкая, скользкая кутья падала комьями в желудок.

Затошнило. Юрка сунул обратно в кастрюлю обглоданную кость. Лег тут же, на узкий диванчик, и скорчился, пережидая рези в животе. Дышал медленно, сквозь зубы. Отпустило, и он закрыл глаза. Показалось, всего на пару минут.

Разбудил стук, от которого подрагивало и звенело в раме стекло. Соперничая с зажженными лампами, ярко светило солнце. На полу у холодильника расплылись красные лужицы борща.

Снова постучали. Мужчина по ту сторону окна приложил козырьком ладонь, пытаясь разглядеть, есть ли кто в комнате.

– Иду, – громко сказал Юрка и тут же пожалел об этом.

Видеть никого не хотелось. Вчера заявился Левка Панаргин, долго топтался под дверью, но Юрка не открыл, и Левка ушел, ссутулившись и загребая ногами. Потом кто-то звонил, пришлось выключить телефон.

Юрка медленно прошел по коридору, гася лампы. В сенях отвернулся от вешалки с бабушкиной кофтой и дедовой телогрейкой. Возле порога попались стоптанные коричневые туфли. Чертыхнувшись, задвинул их в угол.

На крыльце стояли двое – пожилой мужчина в темном плаще и ярко накрашенная женщина в розовой куртке. Мужчина снял шляпу, пригладил редкие волосы.

– Здравствуй. Ты меня не помнишь?

– Нет.

– Я когда-то работал с твоим дедом, бывал у вас. На похоронах тоже…

– Я не помню.

Мужчина кивнул:

– Да, понимаю. Мы можем войти?

Юрка нехотя посторонился. Гости прошли в сени, оставляя грязные следы. У полосатого коврика мужчина задержался и снял ботинки. Женщина, помедлив, тоже разулась, оглянулась в поисках тапок, но на полочке нашлись только потертые, бабушкины. Надевать их не стала.

В комнате по-прежнему беззвучно работал телевизор, светилась люстра. Юрка торопливо щелкнул выключателем, а куда сунул пульт – забыл. Выдернул шнур из розетки.

Женщина села к столу, мужчина опустился в дедово кресло. Юрка приткнулся в углу дивана и посмотрел исподлобья.

– Меня зовут Григорий Иванович. Это – Ольга Николаевна, она из соцопеки. Я директор интерната, тут неподалеку, в Черемушках.

– И что? – громко, стараясь перекрыть странный гул в ушах, спросил Юрка.

– Родственников у тебя нет. Один ты не можешь…

Юрка перебил:

– Почему – не могу?

– Видишь ли, – вмешалась женщина, – опеку взять над тобой некому. А раз так, ты должен жить в интернате, по закону положено.

Она говорила, четко артикулируя и округляя глянцево розовые губы.

– Я не пойду в интернат.

– Наслушался всяких ужасов? – спросил Григорий Иванович. – Но знаешь, у нас совсем иначе. Я понимаю, ты не обязан мне верить на слово, но твой дед бывал у нас, мы дружили. А дружба Георгия Константиновича…

Юрка опять не дал договорить:

– Я не боюсь. Я просто никуда не пойду из своего дома.

Женщина рассердилась:

– Но так не положено!

Григорий Иванович посмотрел на нее, и она поджала губы.

– Ты можешь приходить сюда по выходным.

– Мальчик не справится! Частный дом требует ухода. Лучше поселить какую-нибудь молодую пару, они присмотрят, надо что – подремонтируют. И деньги, опять же, не лишние. У меня как раз есть на примете…

– Ольга Николаевна! Что делать с домом, будет решать Юрий.

– Я никуда не пойду. – Он вцепился в подлокотник до боли в пальцах.

– Да кто тебя… – всколыхнулась «соцопека».

Мужчина снова остановил ее взглядом.

– Юра, мне очень жаль, но придется.

– Нет!

– К сожалению, у нас не всегда есть выбор. Разве что – к нам или в другой интернат. Но ты внук Георгия Константиновича, и я постараюсь, чтобы направили именно к нам.

Юрка вскинулся:

– Направили? Так еще…

– Да, бумаги пока не готовы. Я подумал, тебе тяжело оставаться тут одному, и пришел сегодня.

– Уходите!

– Но как же… – кудахтнула женщина.

Юрка встал, прижался лопатками к стене.

– Уходите.

Скрипнуло старое кресло. Мужчина поднялся.

– Я обещал твоему деду позаботиться о тебе. Мне очень жаль, но я вынужден буду вернуться.

– Да хоть с милицией, – процедил Юрка.

Женщина тоже вскочила.

– Вот, Григорий Иванович, а ведь мы говорили! Сначала оформите, а потом забирайте мальчика. Ну и как, оценил он ваши старания?

– Пойдемте, Ольга Николаевна.

Мужчина ухватил ее за локоток.

– Но…

– Прошу вас.

Та фыркнула и скрылась в сенях.

– Юра, я знаю, даже самый лучший интернат не заменит дома. Но так вышло в твоей жизни, что поделать. Вот мой телефон, – Григорий Иванович положил на стол визитку. – Если что, звони. А я постараюсь все сделать быстрее.

Шаги по коридору. Стукнула одна дверь, вторая.

Ушли.

Юрка метнулся через сени и дернул задвижку.

Потом он долго кружил по комнатам, повторяя про себя: нужно защищать свой дом. Нужно! Но как? Что он может? Только вцепиться в косяк, когда за ним придут с милицией.

А потом оказалось, что он стоит перед дверью берлоги. Юрка не заходил сюда с того дня, как нашел во дворе деда. Поднималась бабушка, и он затыкал уши, чтобы не слышать шагов над головой. Сейчас бы все отдал, лишь бы – вернуть.