«Разница между обеими экспедициями состояла как раз в преимуществе собак над средствами передвижения другой экспедиции» [5].

В этом отношении к Скотту близок Кук, который даже при угрозе голодной смерти не убил собак, а бросил их в дикой природе во время переправы через открытую воду – в парусиновую лодку они не вмещались.

В числе четвероногих участников экспедиции Амундсена к Южному полюсу состояли Кук и Пири. Мы не знаем, кто из них дошёл до полюса первым. Был и Фритьоф, но он не вынес тягот путешествия. Часть собак Амундсена (и Пири среди них) уцелела и была подарена австралийской экспедиции Дугласа Моусона [260]. Одну из собак австралийцы назвали Амундсеном в честь прежнего владельца. В этот раз на южном континенте собралась целая плеяда полярных путешественников: Франклин, Дюрвилль, Шарко, Брюс, Нансен, Пири, Шеклтон, Росс (в честь Джеймса Кларка Росса), Уилкс. Были и коронованные особы: Александра (в честь королевы-матери), Георг, Мери (в честь жены Георга V). Были Нельсон и Леди Гамильтон. Была и собака Павлова, названная в честь русской балерины Анны Павловой, с которой Моусон был знаком. Судьба Павловой сложилась печально – она была съедена Моусоном и Мерцем во льдах Антарктиды. Этот обед стоил жизни Мерцу. Причиной смерти стало острое отравление витамином А – в печени полярных собак, как и белых медведей, он содержится в очень большом количестве.

Многие современные историки склонны считать, что ни Кук, ни Пири в действительности не достигли 90°N. Тогда неизбежно возникает вопрос: кто же всё-таки оказался там первым? Амундсен, как известно, пролетел над полюсом без посадки, Бэрд, скорее всего, до полюса даже не долетел. Шмидт, Папанин и Водопьянов, вопреки расхожему мнению, приземлились в 1937 году в нескольких десятках километров от полюса. Тогда приоритет Пири никто не оспаривал, напротив, в советской прессе тех лет экспедиция Шмидта скорее противопоставлялась экспедициям американским – подчёркивалась её научная значимость, а от какого-либо спортивного элемента всячески открещивались. Поэтому «достижение полюса» в этой экспедиции было условным – никто и не ставил задачу организовать дрейфующую станцию в точке с координатой 90°N.

По всему выходит, что первыми на полюсе оказались наши соотечественники – три самолёта «Ли-2» приземлились 23 апреля 1948 года на полюсе во время секретной экспедиции «Север-2». Начальником экспедиции был Александр Кузнецов, в лётный отряд входили ветераны-лётчики – Иван Черевичный, Илья Мазурук и Михаил Водопьянов. Научный состав – магнитологи Павел Сенько и Михаил Острёкин, и два гидролога – Михаил Сомов и Павел Гордиенко [244]. Однако это достижение тогда осталось не известным никому, кроме самих участников.

Для жителей севера России, в отличие от британцев или американцев, Арктика была естественной средой обитания. Поэтому интерес к полярным областям в России был в большей степени практическим, чем на Западе. Россия не участвовала в гонке к полюсам, как Британия, Штаты или Норвегия, поэтому сложилось превратное представление о её пассивности в Арктике. Однако именно силами русских моряков и землепроходцев была постепенно положена на карту большая часть северного побережья Евразии. На рубеже XIX–XX веков российская деятельность в Арктике в основном определялась интересами бизнеса и отдельных ведомств, какой-либо программы исследований в Арктике у царского правительства не было. Из бесспорных российских достижений, связанных с освоением Севера и Дальнего Востока, следует упомянуть постройку первого в мире ледокола «Ермак» и строительство Транссибирской магистрали. Поворотным моментом в отношении к Арктике стала Русско-японская война, выявившая недоразвитость коммуникаций и слабое развитие восточных районов страны. Северу стали уделять всё больше внимания, кульминацией российских полярных исследований стала Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач», составившая первую подробную опись побережья со времён Великой Северной экспедиции. Но наибольшую известность получила всё же не она, а три русские экспедиции 1912 года (Г.Я. Седова, Г.Л. Брусилова и В.А. Русанова), хотя именно они выпадают из естественной логики развития русских полярных исследований. Такое внимание понятно – трагедии и загадочные исчезновения всегда вызывают больший интерес, чем истории со счастливым концом.

Экспедиции 1912 года были эхом охватившей весь мир борьбы за полюса и проходы – к тому времени уже достигнутые и пройденные. Они изначально не имели смысла, поскольку были вторичны, другими словами, они закончились неудачей ещё до начала, даже успешное возвращение не сулило лавров победителям. Особенно показательна в этом смысле экспедиция Седова, отправившегося открывать полюс вслед за Куком и Пири. В лучшем случае он мог рассчитывать на национальный приоритет, что, в сущности, не имело особого значения. Оказаться первым русским на полюсе было бы почётно, но не более чем, например, стать первым тибетским космонавтом или первым бенгальцем, переплывшим Магелланов пролив. А раз так – то совершенно не важно было, какие суда использовать, какое снаряжение и в каком количестве закупать. Можно было обойтись архангельскими дворняжками вместо ездовых собак (Седов) и крестьянами вместо матросов (Брусилов). Выражаясь юридическим языком, экспедиции 1912 года можно рассматривать как попытки с заведомо негодными средствами.

Уже в 1912 году экспедиции на деревянных парусно-моторных судах («Св. Фока», «Св. Анна», «Карлук», «Геркулес») выглядели архаично. Снаряжение соответствовало скорее временам Франклина и Росса, а подготовка была гораздо более безалаберной, чем в британских экспедициях. Хотя именно тогда происходил перелом в подходе к полярным исследованиям – появлялись радио и самолёты, корабли стали делать из металла, оснащать мощными машинами.

Мотивы руководителей представляются иррациональными – особенно показателен пример Седова, изначально не имевшего шансов на успех и, тем не менее, направившегося на полюс умирать. Трудно понять и цели Брусилова – он бросил прекрасно оснащённую современную экспедицию с государственным финансированием, с важными для страны целями, с радио и самолётом, чтобы отправиться в бессмысленный поход на старом деревянном судне. Экспедиция Русанова была, по сути, проверкой его собственной научной гипотезы.

Примечательно также, что в России, вопреки мировой практике, экспедиции с частным финансированием оказались гораздо менее успешными в сравнении с государственными. Экспедицию Русанова на «Геркулесе» с момента разворота на восток также можно рассматривать как частную инициативу.

9/22 марта 1912 года капитан[90] Георгий Седов (рис. 3–13) подал докладную записку на имя начальника Главного гидрографического управления генерала А. И. Вилькицкого с предложением экспедиции к Северному полюсу. В ней в числе прочего говорилось: