Матросы, участники экспедиции… (фамилии)».

Царь лично распорядился удовлетворить их прошение, кроме того участникам экспедиции было выплачено вознаграждение (командному составу – по 300 рублей, матросам – по 120), Кушакову[93] была выплачена премия в размере 1000 рублей. Также правительством была установлена пенсия вдове Зандера. Отец Седова также обратился к царю с прошением о пенсии, но ему было отказано, правительство ограничилось единовременным пособием в 100 рублей.

Комитет устранился от какого-либо участия в судьбах матросов. Чуть позже разгорелся ещё один скандал: Комитет претендовал на все материалы экспедиции – результаты наблюдений, фотографии и даже личные дневники Седова, рассчитывая таким образом поправить своё материальное положение. Участники экспедиции (Визе, Пинегин, Павлов) и вдова Седова были резко против. Они считали претензии безосновательными и обвинили Комитет в том, что он не прислал вспомогательное судно с углём, что в конечном счёте привело к гибели Седова и Зандера и едва не погубило всю экспедицию.

Несмотря на скандальные и порой почти трагифарсовые моменты, экспедиция Седова оказалась наиболее успешной из трех русских экспедиций 1912 года. Кроме начальника, погиб лишь один участник, все остальные и судно благополучно вернулись домой. Научные результаты были весьма значительны (особенно описание побережья Новой Земли). К безусловной заслуге Седова следует отнести также подбор команды – трое из участников экспедиции стали впоследствии известными исследователями полярных стран (В. Ю. Визе, Н. В. Пинегин, П.Г. Кушаков).

В советские годы Г. Я. Седов стал самым популярным из дореволюционных полярных исследователей. Про него ставили пьесы, писали стихи и книги.[94] Такая популярность объясняется его социальным происхождением, подходящим с точки зрения советских идеологов. Кроме того, Седова пытались изобразить жертвой царизма, хотя это, по меньшей мере, некорректно. По словам одного из биографов Седова, Нагорного, «с полным правом можно сказать, что Седов был убит, убит бюрократической тупостью царского правительства и злобным недоброжелательством “чистокровного” морского офицерства» [131].

Такая позиция была общепринятой при освещении обстоятельств экспедиции Седова. При этом не упоминалось, что правительство не имело каких-либо формальных обязательств перед экспедицией, но, несмотря на это, потратило значительные средства на поисковые работы. Кроме того, ликвидация экспедиции фактически происходила за государственный счёт.

В 1912 году лейтенант флота Георгий Львович Брусилов взял годовой отпуск, чтобы организовать полярную экспедицию. Брусилов уже имел опыт работы в Арктике – он служил в Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на ледокольном транспорте «Вайгач». Теперь же ему предстояло путешествие из Санкт-Петербурга во Владивосток, заявленной целью которого был зверобойный промысел в Беринговом море. Предприятие было снаряжено на деньги тётки Брусилова, Анны Николаевны Брусиловой, она же была фактической владелицей судна. Возможно, она рассчитывала на прибыли от промысла, но её племянника, молодого блестящего офицера, вряд ли интересовали шкуры медведей и китовый жир. Каких-либо научных целей экспедиция также не имела, по крайней мере, на борту не было ни одного научного сотрудника. Скорее всего, Брусилова влекла слава первооткрывателя новых земель в малоисследованной ещё Арктике. Его прежняя служба обеспечивала ему такую возможность, но, похоже, работа на вторых ролях в государственном предприятии не устраивала амбициозного лейтенанта. И он бросил прекрасно оснащённую гидрографическую экспедицию, чтобы отправиться в Арктику на старом корыте.

Шхуна, выбранная Георгием Брусиловым для экспедиции, представляла собой старый британский военный корабль «Ньюпорт» 1867 года постройки. Своё имя он получил в честь небесной покровительницы судовладелицы. Несмотря на то что Брусилов не имел обычных для полярных путешественников проблем с поиском денег, он был вынужден подписать кабальный договор с тёткой и был серьёзно стеснён в своих расходах, обязавшись каждую трату согласовывать с хозяйкой предприятия.

Во время службы на «Вайгаче» Брусилов имел возможность ознакомиться с ледовыми условиями Восточной Арктики. Плавания в Карском море к этому времени были вполне обычным делом. Таким образом, преодоление всего Северо-Восточного прохода не представлялось ему чем-то невозможным. О подготовке экспедиции известно относительно немного, поскольку она снаряжалась на частные средства и не контактировала с официальными учреждениями, в отличие от экспедиций Седова и Русанова [3]. Но похоже, что она готовилась в спешке и, подобно экспедициям Седова и Русанова, вышла в море с большим опозданием, ближе к концу навигации. Наибольшие сложности возникли с подбором команды. От участия в последний момент отказались помощник капитана, гидролог и врач. Младший штурман заболел и его пришлось оставить. В итоге на судне оказалось лишь два судоводителя – капитан Г. Л. Брусилов и штурман В. И. Альбанов. Но зато оказалась пассажирка – двадцатилетняя Ерминия Жданко, дальняя родственница капитана. Первоначально она собиралась в развлекательное морское путешествие от Петербурга до Архангельска, куда «Святая Анна» должна была зайти по пути в Арктику. Но увидев, что члены команды один за другим бросают капитана, к которому она, по-видимому, испытывала симпатию, Ерминия Жданко решила остаться на судне в роли сестры милосердия. Из её писем к родным, а также из писем Брусилова складывается ощущение, что молодые люди даже в малой степени не представляли весь риск предстоящего путешествия. В последнем письме, отправленном из Югорского Шара, Жданко пишет [3]:

«Где именно будем зимовать, пока неизвестно – зависит от того, куда удастся проскочить. Желательно попасть в устье Лены. Интересного предстоит, по-видимому, масса».

В Тронхейме с судна ушёл старший механик, вот как об этом пишет Жданко:

«В самый день отхода механик наш вдруг отказался идти дальше, и притом так неожиданно, что вещи его остались на судне. Я ужасно была рада, и, кажется, никто особенно не пожалел. Здесь все такие симпатичные люди, он один портил компанию».