– Неплохо ты устроился! Я-то представляла: он живет в холодной голубятне. Кашляет, кутается в тряпочки. Пьет талую воду из ржавого чайника. Греет руки, поджигая щепочки в тазике, – сказала Рина.

Гамов ухмыльнулся:

– Люблю все красивое! От того, что я окружу себя уродливыми предметами, мир не станет лучше.

Рина настороженно покосилась на него. После встречи на Болотной площади в Школе психического развития она усвоила, что адресация к всемирному счастью – тревожный колокольчик.

– А что ведьм… э-э… – начала Рина, но, заметив, что Гамов стал поднимать брови, торопливо поправилась: – Твои друзья не ищут тебя?

– Мои, как ты выразилась, друзья ищут Аля. Ну и меня за компанию. Знают, что он забияка, и на рассвете запускают на малых высотах самых наглых самцов. По квадратам. Ждут, что Аль начнет охранять территорию и выдаст себя, – ответил Гамов спокойно.

– И?..

– Как видишь, пока не нашли.

Рина сняла один из арбалетов и прицелилась в стену. Надо же, какой легкий! И мощный! Ее собственный шнеппер показался ей нелепой детской игрушкой.

– Получила мой нож, а теперь на арбалет заришься? – проницательно спросил Гамов.

– Слишком громоздкий. Да и в нырок с таким не п-пойдешь: расплавится, – заявила Рина, подумав, что именно это сказал бы Макс. Она даже заикнулась на том месте, где заикнулся бы он. Способность к подражанию у нее была потрясающей.

Одним движением она натянула рычаг, вложила болт и стала искать глазами, во что выстрелить.

– Не надо! Железо в голубятне тонкое! – предупредил Гамов.

– Правда? – не поверив, Рина потянула курок.

Спуск оказался возмутительно легким. Ложе чуть дернулось, и в стене на уровне головы Рины появилась дыра размером с кулак. Сразу потянуло холодом.

– Ой, прости! Ну ничего! Повесишь какую-нибудь картину! – посоветовала добрая девочка Рина.

– Девятьсот шестьдесят долларов, – без особой жадности в голосе сказал Гамов.

– Где?

– Уже нигде. Столько стоил болт со сменным разрывным наконечником и сбалансированным оперением. Ну и плюс нелегальная провозка через три границы.

– Давай найдем! – предложила Рина.

Евгений дернул углом рта.

– Не надо! Этот тип болтов мне разонравился. Давно собирался расстрелять их и заказать новые.

Рину грызла совесть.

– Может, все же поискать?

– А чего искать? Там напротив детская площадка, а болт с самонаведением, – зевнул Гамов.

Похолодев, Рина рванулась к двери и лишь на улице запоздало поняла, что это была шутка. Аль по снегу носился за Гавром, опрокидывал его и притворялся, что перегрызает горло. Гавр же притворялся, что распарывает ему живот когтями задних лап. Милые такие игры на свежем воздухе. Рина подумала, что вполне можно зачеркнуть слово «голубятня» и написать мелом «гиелятня».

Когда она вернулась, Евгений затыкал дыру в стене шерстяным носком. Он делал это с таким унынием, что Рине расхотелось его убивать.

– Надеюсь, носок стоит не девятьсот долларов? – поинтересовалась она ехидно.

– Меньше. Носки я купил у бабки рядом с метро.

Рина разочаровалась.

– Разве миллионеры так делают? За каждым носком они должны ездить в Париж, чтобы в него вшивали стразы.

Гамов еще смеялся, когда Рина внезапно спросила его:

– Ты все еще думаешь о Насте?

Гамов стал серьезным.

– Какой ответ тебе нужен? Честный? Честный мужской? Или честный ответ в редакции для женщин?

Рина запуталась в обилии правд бедолаги Гамова. С ее точки зрения, правда могла быть только одна. Все другие – варианты обмана или, хуже того, самообмана.

– Давай уж все три! – сказала она.

– Все три – перебор. К тому же они, по сути, смежные. Выбирай один.

– Тогда… м-м… ну просто честный!

– Честный: я сам до конца не разобрался. Конечно, все это представление с цветком – глупейшая мелодрама по сценарию Белдо. Дионисий Тигранович отмазывал меня от патрулирования и позволял жить по свободному графику, а я… тоже кое-что делал для него.

– Так, значит, ты не?..

– Не перебивай! Я очень скоро разобрался, что девушка была под действием артефакта, менявшего ее внешность. Недавно я спрятался в Копытове, так, из любопытства, и видел ее… настоящую. Не поверишь, сразу узнал. Она смешная… нелепая… встопорщенная… такая вся… ну словно с гранатой под танк… Но я почему-то все время о ней вспоминаю. Мне неловко, и совестно, и жалко ее, и тревожно… Понимаешь, ее глаза… они действительно страдают.

Реакция Рины была сама женская: переводить все стрелки на себя. Хоть про Клеопатру говори, хоть про судьбы крестьянок в средневековой Греции.

– А мои глаза? Не страдают, что ли? – возмутилась она.

Гамов тактично не дал прямого ответа.

– Ты царь-девица. Екатерина Третья и последняя…

Рина надулась. Это она-то не мученица? Сейчас она ему покажет! И вообще где гарантия, что Гамов не скормил ей правду в редакции для женщин? Глаза страдающие! Очень уж красиво, вроде той истории с астрой. Рина собралась было вернуться к откапыванию других вариантов ответа, но тут ей попались на глаза часы. Кошмар! Если она хочет попасть сегодня к Мамасе и что-то успеть, то…

– Ладно, мужская правда! Я пошла! Гавра оставлю у тебя до завтра. Не против?

– Против.

– Что, совсем? – испугалась Рина.

Гамов смягчился.

– Ну так и быть, пусть остается!

У Рины мгновенно произошло переключение сознания. Она была как кошка – пусти ее в дом, и уже непонятно, кто тут хозяин.

– А приручать его и не мечтай! – ревниво продолжала она.

Гамов медленно покачал головой:

– Приручать? Зачем? Не имею ни малейшего желания, чтобы меня укусила чужая гиела!

– А если Гавр не укусит?

– Тогда меня порвет Аль.

– АЛЬ?

– Он очень ревнив. Я даже седло чужое не могу взять, – смущенно буркнул Гамов.

Добираясь на маршрутке до метро «Владыкино», Рина размышляла о том, что всякая привязанность оплачивается частицей собственной свободы. Не смешно ли? Великолепный Гамов морскую свинку не может погладить, чтобы не вызвать ревности своей гиелы. И кто после этого кого приручил?

* * *

Артурыча не было. Он уехал куда-то далеко за детским кремом и шампунями. Заказов перед Новым годом было много, и он то и дело мотался туда-обратно. Мамасю Рина застала с завязанным горлом и с банкой варенья.