За завтраком мы обсуждали мои планы, мама задавала вопросы, на которые знала ответ. Как всегда. Что ты наденешь в первый день школы? Какой колледж ты выберешь? Почему твой отец поступил так с нами? В то утро она спросила, где я буду жить теперь без Теда.

– Не в Бостоне, конечно, – вставила она, прежде чем я успела ответить. – Это я уже знаю.

– Может быть, в Бостоне, – сказала я.

– Фейт, что ты говоришь? После того, что случилось. Район, видимо, опасный. Я всегда сомневалась, что там безопасно, и оказалась права. Я видела тот фильм с Мэттом Деймоном о Южном…

– Мам, я живу в Саут-Энде, а не в южном Бостоне. Это совершенно разные районы.

– Ты ошибаешься. А даже если так, они оба опасные. Переезжай сюда, покажи всем в Ороно, как изменилась твоя жизнь. С такими деньгами ты смогла бы купить здесь самый большой дом.

– Мам, не хочу это обсуждать – не сейчас, ладно?

К счастью, она мрачно кивнула и принялась мыть посуду, вздыхая в мою сторону. Я простила ей плохие манеры и эгоизм. Всегда прощала. Говорят, личность формируется к пяти годам, но личность Сандры Рой, по крайней мере во второй части ее жизни, сформировалась в тот день, когда мой отец, декан исторического факультета университета Мэна, лишился должности из-за того, что связался со студенткой первого курса. До того дня моя мама считала, что живет припеваючи. В каком-то смысле так оно и было – она выросла в многоквартирном доме в Дерри и проделала непростой путь до Университета Мэна, где познакомилась с Алексом Хобартом – студентом последнего курса из зажиточного Вермонта. Она ушла из колледжа, чтобы выйти за него замуж, и через несколько месяцев родила моего брата Эндрю, а еще через год – меня. Когда мы были детьми, отец получил должность преподавателя на историческом факультете университета. Затем стал самым молодым деканом в истории университета; его зарплата считалась в Ороно почти что состоянием, и мама, довольствуясь двумя детьми, превратила наш дом, построенный по спецпроекту, в свое любимое дело. Когда мне исполнилось девять, семья отправилась путешествовать по Европе, и мама вернулась с новой манерой говорить, как американская актриса 1950-х годов, не растягивая слова и слоги, как принято на Юге, и периодически вставляя английские гласные.

А потом все развалилось – в тот год, когда я перешла в девятый класс. Первокурсница, посещавшая семинары моего отца по Древнему Египту, записала на диктофон, как он склоняет ее к сексу в обмен на оценки. Об этом узнали все, и отца сразу уволили. Мама выгнала его из дома и подала на развод. Тот год я помню как один длинный разъяренный монолог моей матери, которая больше винила отца за то, что он потерял высокооплачиваемую работу, чем за сексуальный шантаж. Эти монологи она обрушивала на меня. Эндрю увлекся марихуаной, потом группой Phish и все свободное время проводил в спальне с большими наушниками на голове. Сбережений у нас не осталось; все деньги родители вложили в обустройство дома и поездки, и через два года после развода мама продала дом, и мы перебрались в квартиру под крышей с тремя спальнями, которую обычно снимали студенты. Эндрю прожил с нами меньше месяца, а потом переехал к другу. Мама возмущалась, но я знала, что на самом деле она не возражает. Она возненавидела всех мужчин, включая моего бестолкового брата.

– Остались только мы, девочки, – говорила она, убеждая меня, что долго мы здесь не задержимся. Но мы прожили в той квартире еще несколько лет, пока я не закончила школу. Мой брат после окончания школы целый год ездил с группой Phish по всей стране, оказавшись в итоге в Сан-Диего, где и живет до сих пор. Я слышала, что он работает в пивной и живет с женщиной, у которой четверо детей. Он позвонил мне и оставил сообщение на мобильном после убийства Теда, но я не ответила ему и, скорее всего, не стану этого делать.

После развода отец переехал в Портленд, где получил должность ассистента в колледже. Мама устроилась секретаршей в стоматологическую клинику, и с ее зарплатой и жалкими алиментами, которые отец платил на содержание детей, мы едва сводили концы с концами. В нашем доме была одна неизменная тема разговора – что хотя жизнь моей матери разрушена, но моя жизнь может сложиться намного лучше. И, прежде всего, мама имела в виду деньги.

В старших классах я была вполне обычным, среднестатистическим подростком, единственное, что меня отличало, – я стала первоклассной воровкой. В основном я воровала в магазинах за пределами Ороно, либо в Бэнгоре, либо в Портленде, когда ездила к отцу. Обычно я занималась этим в универмагах, то есть там, где работали контролеры, которые ходили по магазинам под видом покупателей. Они умели вычислять воришек, наблюдая за языком тела, выискивая тех, кто нервничал или вел себя подозрительно. Меня не поймали ни разу, потому что я никогда не вела себя, как вор. Я довела до совершенства образ беззаботной девушки с родительской кредиткой, которая бесцельно прогуливается по магазинам. Я брала с собой большую сумку и искала небольшие дорогие товары. Шарфы. Духи. Я действовала профессионально.

Меня застукали только один раз – мой одноклассник заметил меня в аптеке Ороно. Я редко воровала там – слишком близко к дому, к тому же я часто туда ходила. Я училась тогда в девятом классе. Выбрав несколько товаров и оплатив их у одной из зорких кассирш, я вышла из аптеки, прихватив там еще и три пачки сменных бритв для моего станка «Gillette Venus».

Выходя через автоматические двери, я услышала мужской голос:

– Кажется, ты забыла заплатить.

Я обернулась. Это оказался парень из моей школы. Джеймс, кажется. Я и не знала, что он работает в аптеке.

– Что, простите? – произнесла я, делая вид, что у меня есть дела поважнее, чем болтать с продавцом.

– В твоей сумке. Я видел, как ты положила туда бритвы.

– Господи! – сказала я, изобразив потрясение. – Совершенно выпало из головы. – Я подошла к магазину. – Я сейчас…

Парень засмеялся, схватил меня за руку и потащил через раскаленную парковку. Стоял август, когда каждый год на две недели северный Мэн становился удушливым местом, осажденным комарами. Асфальт плавился под солнцем, наполняя воздух запахом горячего битума.

– Я не собираюсь арестовывать тебя, – сказал он. – Я просто заметил. Хотя мне все равно, воруешь ты или нет. Я и сам этим занимаюсь.

– Надо же, – я рассмеялась. – Мы ведь знакомы, правда?

Мы представились. Его звали Джеймс Одэт, он тоже учился в девятом классе, перешел к нам в восьмом, посреди учебного года. Симпатичный, голубоглазый, с высокими скулами и густыми светлыми волосами. Он был невысокого роста, но мускулистый, и из-за этого ходил как спортсмен, пружиня на носках. В старших классах я не отличалась общительностью, с нетерпением ждала поступления в колледж и училась хорошо, чтобы получить стипендию в другом штате. Мы с Джеймсом подружились. Он признался, что единственной ценностью в жизни он считает деньги и собирается разбогатеть.

– В таком случае женись на богачке, – сказала я. Мы сидели в «Френдлис» в соседнем городке, где любили зависать.